Жизнь — жестянка (СИ)

Кретин. Все-таки он кретин! Улыбается, тычет в меня пальцем. Типа: умница, соображаешь! Я жду. Он берется двумя руками за ворот майки. У меня краткий, такой краткий миг, пока он будет тащить ее через голову. Вся сжимаюсь. И как пружина вылетаю из ванной. Ноги мокрые. Скользко, черт побери. Я не успеваю ни схватить пистолет, ни прошмыгнуть мимо него в комнату. Он сдергивает с головы майку и хватает меня. Но тут ему тоже не везет. Моя мокрая кожа покрыта тонкой скользкой пленкой, которую дал шампунь, добавленный мной в воду. Ему не удается ухватить меня по-настоящему крепко. Я вывертываюсь из его рук как могу и кричу. Кричу изо всех сил. Кричу, в надежде, что может быть кто-то меня все-таки услышит. Кричу, хоть и понимаю, что шансов у меня ничтожно мало.

Он хватает меня за шею и начинает колотить моей бедной головой о стену. Я упираюсь ему в грудь, царапая ногтями кожу, а потом вздергиваю колено и пытаюсь ударить его в пах. Он успевает уклониться, но ослабляет свой захват на моей шее. Я ухитряюсь повернуть голову и впиться зубами ему в запястье. Брызжет кровь — я чувствую ее вкус у себя во рту. Теперь уже кричит он. Кристоф пытается отшвырнуть меня в сторону, но я как породистый бульдог повисаю на его руке, ногтями продолжая царапать его лицо, грудь, шею.

Он все очень хорошо продумал, ко всему был готов. Кроме того, что я — такая слабая и несчастная, только-только оправившаяся после тяжелейших травм, захочу так дорого продать свою жизнь. Идиот! Лучше бы изучал не историю своей отдельно взятой семьи, а всемирную. Тогда бы знал, что русские — не сдаются!

Глава 12

Наша потасовка, которую сопровождают крики и грохот, длится слишком долго, чтобы наконец не привлечь к себе внимания. Во входную дверь начинают барабанить. Я разжимаю зубы и зову на помощь. В замке начинает возиться ключ, дверь приоткрывается. Кристоф бросает меня и кидается прочь. Его рывок стремителен. Он отбрасывает в сторону людей, которые стоят в коридоре перед дверью моего номера, и кубарем скатывается вниз. Ему вслед кричат, но никто не торопится его преследовать. Люди просто еще ничего не поняли.

Когда приезжает полиция, я уже немного прихожу в себя под неусыпной заботой толстой тетки с ресепшена. Как раз ее-то я и жалобила, чтобы она все-таки сдала мне номер. Она оказывается хозяйкой гостиницы и наверняка сейчас думает о том, что лучше б ей на те уговоры не поддаваться. Теперь вот расхлебывай…

Я не хочу тревожить бабушку, но все-таки звоню Шарлю. Меня беспокоит то, что, как ни крути, несмотря на мое французское гражданство, которое я получила еще в юности, для местных фараонов я все равно прежде всего — подозрительная иностранка. Шарль прибывает практически одновременно с полицейскими. Те поначалу бузят и норовят выставить его вон, как лицо на месте преступления явно постороннее, но он очень быстро наводит порядок, предъявив свои документы, а заодно для подстраховки позвонив министру внутренних дел. Свою совершенно дикую историю я рассказываю одновременно ему и комиссару полиции. Оба то морщатся, то качают головами. Доказательства налицо — разгром в ванной, следы, которые оставили на моем горле руки Кристофа, оставленный им пистолет с отпечатками его пальцев. Да и сам факт его побега мимо хозяйки отеля и ее мужа говорит в пользу того, что я не вру.

Меня осматривает вызванный на место происшествия врач. Мои показания фиксируют самым тщательным образом. И только потом комиссар позволяет Шарлю увезти меня к себе. Дорогой он оглашает салон машины такими эмоционально насыщенными фразами, что его шофер только и делает, что изумленно косит на шефа глазами. Видимо, ничего подобного ему раньше от мирного и вальяжного Шарля слышать не приходилось.

Кристофа объявляют в розыск. Но по горячим следам задержать его не удается. Забавно. Значит, французская полиция в критические моменты оказывается ничуть не эффективней нашей.

По совету врачей бабушке ничего о произошедшем не сообщают, и я хожу к ней в кофточке с высоким воротом. Только когда здоровье бабули перестает вызывать опасения, мы с Шарлем сообщаем ей тщательно отредактированную версию событий. Но ей и этого оказывается достаточно. Она плачет и не может остановиться. Ее понять не трудно — мальчик, которого она усыновила, которого она вырастила и любила как родного, оказывается ненавидел ее всю жизнь. А потом ради денег поднял руку на самого близкого ей человека.