Жизни, которые мы не прожили

Газеты приходят с недельным опозданием или не приходят вовсе, и они в основном на голландском. Иногда слушаю радио, но потом выключаю его, уж больно мрачные новости по нему передают. Лучше не знать. Какой мне прок от знания, что Раби Бабу умер? Будто не стало последней прекрасной части моего детства. Все кажется теперь еще более опустевшим. Я лучше побуду дурочкой, живущей в воображаемом раю.

Надо бы отправить это письмо. Я начала его в день своего рождения, но с тех пор прошло уже больше недели. Пишу, когда есть силы, откладываю его в сторону и иду спать, когда устаю. Веду жизнь светской дамы. Потягиваю лимонад, сдобренный остатками джина. Закончится джин – придет очередь арака, его в избытке!

С огромной любовью к тебе и моему Мышкину. (Передашь ему, что у меня все хорошо и я скоро приеду домой?)

Гая

3 октября 1941 г.

Дорогая Лиз!

Отправила тебе большое письмо всего две недели назад. Сейчас пишу, просто чтобы сообщить – волноваться не о чем, но чувствую я себя совсем неважно. Решила действовать практично и поехать в Сурабаю – остановлюсь у Локумулла, отдохну и поправлю здоровье – и уже оттуда пущусь в обратную дорогу – домой. Уверена, он найдет, как переправить меня в Сингапур, есть война или нет, как только я оправлюсь настолько, чтобы путешествовать дальше. У него друзья в Сингапуре – они посадят меня на корабль до Цейлона, и так далее, и далее, и далее, пока я не доберусь до вас, как бандероль, которую передают по цепочке из рук в руки.

Индах забираю с собой. Не могу ее оставить, она единственный друг, который у меня здесь остался, и она старая, беспомощная и полуслепая. В конечном счете в Мадрас заявятся двое: я + псина с Кинтамани. Ты ведь приедешь и встретишь меня там, и мы сможем обдумать и распланировать мое будущее? Обязательно захвати с собой Мышкина, я ужасно хочу его увидеть, мои глаза изголодались по нему.

Но я забегаю вперед. Пока еще даже из Тджампухана не выехала.