Жнец

Данте был прав. Если она полетит в Тенебру,

никто не знает, что попытается сделать ее отец. Хотя он пытался убить ее сам, она знала, что его гордость подвергнется серьезному избиению, и он отомстит. Он, вероятно, использовал бы ее уход как повод, чтобы объявить войну, вокруг которой танцевали две территории на протяжении многих лет, возможно, обвиняя Тристана Кейна в краже его дочери. И это было только частью уравнения.

Она даже не знала, как отреагирует Марони, но судя по звуку, его реакция была бы хуже, чем реакция ее отца. И когда на кону стояла жизнь Тристана, когда его подставил кто-то неизвестный, но хорошо разбирающийся в компьютерах, отправивший ей информацию об Альянсе, а лорд планирования знал, какие еще гнусные планы, Морана почувствовала, как все внезапно рушится над ней. Ее сердце начало биться вместе с ее мыслями, вспыхивая одна за другой, переключаясь, изменяясь, трансформируясь, прежде чем она смогла полностью уловить одну из них.

Бремя этой ответственности внезапно начало

душить ее. Она не хотела нести ответственность за этих людей. Она не хотела ни за кого отвечать.

Впервые в жизни ей захотелось быть крайне

эгоистичной. Она хотела быть безрассудной. Ей хотелось сесть на мотоцикл и бросить руки на ветер. Она хотела спать по ночам, зная, что ей не причинят вреда. Ей хотелось вкусить жизнь, которую она зажила на языке всего несколько дней назад.

Ее сердце громко стучало в ушах, капля пота покатилась по позвоночнику, ладони стали липкими. Морана повернулась к окнам, глядя на открывающийся вид, ее дыхание учащалось, вращаясь вне ее контроля, чудовищность всего, что рушилось вокруг нее, утаскивая ее под себя. Возможность сделать выбор, которым она

дорожила несколько минут назад, душила ее. Она хотела сесть на заднюю часть мотоцикла, а не на сиденье водителя. Она не знала, как водить его, не знала, как управлять зверем, не знала, куда его направить. И чувствовала, что движется к столкновению, чувствовала неизбежность того, что при ударе все внутри сломается.

Ее дыхание стало прерывистым. Она не понимала этой реакции, не понимала своего собственного тела в тот момент. Было почти такое ощущение, что она была вне своей кожи, наблюдая за всем с какой-то отсроченной реакцией.

Тень скользнул по краям ее поля зрения. Свинцовый груз опустился на ее грудь, делая ее

неспособной просто дышать. Она почувствовала, как наполовину полная кружка кофе выскользнула из ее внезапно потерявших нервы пальцев, услышала удары керамической плитки об пол, даже почувствовала, как горячие капли упали на ее голые, свисающие ноги. Тем не менее, она чувствовала онемение.

Глядя в пространство, которое она больше не

могла видеть. Существование в месте, которое она больше не могла чувствовать. Прилив крови, она больше не могла слышать. Ее тело было лишено чувств, ее разум пустой, темное, уродливое чувство поглотило ее целиком, когда она билась о него изнутри, внешний мир ускользнул от нее, столкновение приближалось к ней с головокружительной скоростью.

Она слышала звуки, все вокруг нее гудело,

пыталась разобраться в этом, пыталась уловить звуки, но потерпела неудачу, попав под то, что ее поглотило. Мысли пронеслись сквозь нее, и она не могла уловить ни одной, вращаясь в ее собственном сознании, пока не почувствовала головокружение, ее тело покачивалось, уродливое чудовище пыталось укусить ее плоть, питаться ею, заставить ее погибнуть.

Она пыталась бороться с этим. Она билась.

Она грызла. Она царапала. Он все еще вонзал в нее свои клыки, вытягивая из нее, пока давление на ее грудь не стало взрывным, будто она собиралась расколоться и разлететься на миллион частей, чтобы никогда больше не соединиться, эти части ее навсегда потерялись внутри ее собственного разума, к уродству, черноте, пустоте, пытающейся поглотить ее, как черную дыру.

Физические пальцы сжали ее горло. Чудовище, пожирающее ее, подняло голову. Она набросилась на руку, которая крепко держала ее за шею, ее ногти царапали все, что они могли найти, пытаясь убежать от всего, глубоко, глубоко в себя. Ее атакующие запястья были быстро собраны

одной рукой за спиной, а та, что была на ее шее, заставила ее встряхнуть головой.

— Посмотри на меня.

Три слова проникли в ее туман. Этот властный тембр. Этот опасный тон. Виски. Грех.

Морана знала этот голос. Она знала его

баритон, реагировала на его лед. Она вцепилась в этот голос, глотая его дымный виски, позволяя ему стечь по ее горлу и в тело, согревая ее изнутри, когда дрожь сотрясала ее тело.

Чернота вокруг ее зрения немного отступила,

уродливые эмоции, удерживающие ее пленницу, отпустили поводья.

— Дыши.

Она моргнула, пытаясь избавиться от черного. Один раз. Дважды. Чернота отступила, оставив позади... Синий. Чистый синий. Великолепный синий. Она привязалась к нему, к сияющему синему, похожему на пылающий сапфир, к темным зрачкам, расширенным в этих голубых лужах, к их интенсивности, сосредоточенной на ней. Она привязалась к ним, не осмеливаясь моргнуть, чтобы не утонуть снова, не осмеливаясь искать в другом месте, чтобы не пропал якорь.