ЖнецЪ. Работа в паре

Вот только у «горячих» горцев со всклокоченными жидкими бороденками и безумными глазами требование вызвало мгновенную агрессию. Им же уже по целых восемнадцать (как минимум!). Мужчины! А тут женщина делает замечание, да еще и в присутствии других «особей» с подобными характеристиками. Людей такого типа вообще «клинит» если их «ущемили» в компании себе подобных. Недаром методички по форсированному допросу рекомендуют сразу же разводить подобных кадров для дознания в разные стороны. На виду друг у друга будут держаться намного лучше.

Гормоны и градусы, градусы и гормоны. И все это помноженное на горячую кровь и полное отсутствие воспитания.

— Да ты чиго, билять?.. — Тут же начал излагать свою позицию кадр с самой жидкой бороденкой и в самой потертой куртке.

— Ах ты, чурка, — взревела пароходной сиреной тетка, тут же перекинувшись на остальных пассажиров салона. — Тут мужики есть вообще? Успокойте эту погань!

— Чииииго, мля?!!!

«Мужики» в большинстве своем взгляды отвели. Хотя кто-то и подсматривал за сценой с явным интересом… Через камеру своего телефона.

Воронцов хмыкнул… И нажал на кнопку экстренной связи «водитель-пассажир».

— Да ты чиго, трус, э? Не мущщина, да?!! Давай раз на раз!!!

Матвей лишь мирно развел руками и почти серьезно ответил:

— Не-не-не! Ты чего, вон вас сколько… Сиииильные, а я уж как-нибудь!..

Всем своим видом парень явно выражал желание во что бы то не стало сохранить свою шкуру.

— Трус, билять!.. Ды мы тебя… Да ты!.. Раз на раз!

Интересно, что многие «мущщины», явно причисляющие себя к когорте «крутых», смотрели на парня с осуждением: «Ты че, мусааааарской, что ли?». Воронцова же эти взгляды не волновали от слова совсем.

Сорок пять секунд до станции.

А «мущщины» все так же смотрели и… Ничего не делали!

— Биля, да вы всех вас ипа… Кха-кха-кха. ли! — Совпали оценкой с Матвеем горячие южные парни.

Двадцать секунд до станции. Поезд начал торможение. Сейчас или не успеют. Вот уже и автоматика бездушным голосом на двух языках объявила станцию.

Все, не успели.

Двери отворились, и в вагон шагнули трое представителей транспортного отдела.

— Добрый день! Городовой транспортной полиции Алексеев. Что произошло?

Матвей пожал плечами:

— Молодые люди перепутали вагон с притоном. Оскорбляли пассажиров, распивали крепкие спиртные напитки. Угрожали убийством мне лично. Однако на этот счет заявление я писать не буду. Однако и остальных пунктов вполне хватает…

— Молодые люди? — не стал дослушивать городовой.

Оно и верно. Состав нужно отправлять дальше. Еще не хватало под землей устроить такой же транспортный коллапс, что сейчас творился наверху.

Орел комнатный не подвел, тут же распушив крылья:

— Да ты чо, билять, мусор! Каво ваще слушаишь? Не мущщина он!..

Сотруднику вообще-то было пофиг, кто прав, а кто виноват. Мог и всех забрать, на что у Матвея имелся неплохой аргумент в виде «корочек». Но вот обращение «мусор»… Это же почти как «нигга» у амеров. Если свой назовет — повод для шутки, а вот из уст человека не при погонах — оскорбление.

— Молодые люди, пройдемте! — Попросил он, делая жест рукой в сторону все еще открытой двери.

— Да ты чо, п***р!!! — взревел один их охамевшей парочки.

«А неплохо городовых готовят нынче!», — не без удовольствия отметил про себя парень, наблюдая как полицейский ловко отнимает нож у попытавшего размахивать им перед собой «гостя столицы». Далее последовал вполне грамотный перехват и удушающее удержание, под которое дебошир уже просто выл на одной ноте.

Судьба второго тела была менее интересной. Едва его приятель достал нож, он получил несколько «расслабляющих» ударов и теперь тихонько поскуливал про «ваааалков пааааазорных» в уголке, уже обзаведясь симпатичными такими браслетиками. Но негромко. Так, для проформы. А то ведь можно и «добавочки» отхватить за милую душу.

— Не, ну че ты так-то? — пробормотал худющий мужичок, судя по прикиду вполне претендовавший на звание выпускника городского общества призрения[46]. Именно благодаря выходцам сего славного заведения появилось в империи замечательное слово «гопник». Виновны ли в этом дети, оставшиеся без родителей во время Великой войны, или имперские чиновники, махнувшие на них рукой в стиле «краюха хлеба есть и ладно!», но факт оставался фактом.

Сам он, кстати, повлиять на ситуацию не попытался никак. А вот в интереснейшую игру «Сам себе режиссер» играл с упоением.

Воронцов промолчал, натянув кепку чуть ниже. Сей аляповатый головной убор никак не вязался с его темным пиджаком и начищенными ботинками. Он снял его с какого-то парня за десять секунд до вступления в диалог, пообещав ввернуть вместе со вложенными внутрь полноценными ассигнациями [47]. По собственному мнению держался он неплохо, так что ни одному оператору-любителю толком «ухватить» его лицо не удалось.

Вот как объяснить человеку несведущему, да еще и нахватавшемуся откуда-то псевдотюремных понятий, что и зачем он предпринял?