Жнецы

Детектив сунул таблетки Фраю, а затем поднес ему к губам бутылек виски, запить. Виски он оставил страждущему, а сам подошел к кабине разбитого грузовика. Через пассажирскую дверцу вынул все стволы, что там были, и нашел одну из раций. Она казалась исправной, но когда Паркер ее поднял, задняя крышка отлетела и проглянули спутанные внутренности. Детектив с отвращением отшвырнул рацию в кусты и поглядел на запад.

– Они где-то там, – сказал он. – Вопрос в том, как нам их найти.

Глава 25

Человек, опирающийся сейчас на крышу «Форда Рейнджера», промок до нитки. Звали его Кертис Раунди. Если есть где-нибудь палка, которой замахиваются в вашу сторону, то можно дать десять к одному, что именно он, Кертис, исхитрится в итоге получить ее сраным концом по зубам – во всяком случае такого мнения о себе придерживался он сам. Какие бы усилия он ни прикладывал, чтобы не попадать в ситуации, где его личный комфорт и довольство приносятся в жертву ради чьего-то чужого представления о благе, Кертис неизменно заканчивал тем, что держал в руках вилку именно тогда, когда с неба шел суп или ощущал у себя за шиворотом вкрадчивую струйку мочи, несмотря на заверения, что на самом деле это дождик, только теплый. Но хотя бы сейчас, стоя с прижатым к глазам биноклем и чавкая стопами в набухших от воды ботинках, Кертис доподлинно уверен, что это действительно дождь, а его защитная накидка не пропускает хоть какую-то его часть.

Тем не менее утешения в этом немного. Раунди был бы куда счастливей, если б сидел в кабине, а не торчал снаружи во власти распоясавшихся стихий. Но Бентон и Куинн не из тех, кто открыт доводам рассудка или чрезмерно радеет о благе других. Не утешало и то, что Кертис был их на пятнадцать лет моложе и весил несравнимо меньше обоих, а значит, выступал в зависимости от ситуации мальчиком на побегушках или мальчиком для битья. Из всех тех, с кем его угораздило спаяться, Бентон и Куинн наихудшие – подлые, мелочные и по сути своей непредсказуемые. Ну а уж после приключений Бентона в городе и реакции сына мистера Лихагена по его возвращении он и вовсе как с цепи сорвался.

Бентон горстями глотал таблетки от боли в плече и руке, но это еще полбеды. А беда в том, что он вступил в неприятную конфронтацию с человеком по имени Блисс, которая закончилась тем, что Бентона сослали в горы, отстранив от дальнейшего участия в предстоящих делах. Кертис краем уха слышал все те разговоры и видел, как злобно Блисс косился на Бентона, когда того скандально выпроваживали из дома. Между ними все еще не кончено, далеко не кончено. Кертис хотя и держал свое мнение при себе, но шансы Бентона на благополучный исход в этом противостоянии расценивал как мизерные. Бентон с той поры всем этим так и бурлил. Можно было буквально слышать, как у него фляга свистит.

Эдгар Раунди, отец Кертиса, работал у мистера Лихагена на тальковой шахте, и даже когда умирал от целого букета раковых опухолей, ни разу не обвинил в происшедшем своего работодателя. Благодаря мистеру Лихагену на его столе была еда, в гараже машина, а над головой крыша. Человеком Эдгар Раунди слыл неглупым. Он знал, что труд в шахте вряд ли ведет к сколь-либо долгой и счастливой жизни, неважно, что там добывается из недр – тальк, соль или уголь. А когда кто-нибудь заговаривал о том, что на кровопийцу Лихагена надобно подать в суд, он просто вставал и уходил. Так Эдгар и продолжал до тех пор, пока уже не мог ни ходить, ни вставать. А затем он умер. В ответ же на его преданность мистер Лихаген дал сыну Эдгара работу, не сопряженную с приемом асбеста внутрь. Будь Эдгар все еще жив, он бы этим жестом был тронут.