Жнецы

Шериф Вустер. Крупная рыба. Что ж, ему только что продемонстрировали его истинное положение. На самом деле был он мелкой рыбешкой в утлом пруду, которая неведомо как заплыла на глубину, а там перед ней вдруг возьми и обнажи свои зубы щука. Точнее, акула.

Шериф вперился в закрытую дверь, снова представляя за ней стену, а за ней комнату наблюдения и паренька в допросной. Только теперь на паренька смотрел не Вустер, а Гэбриел. Акулы. Глубины. Неведомые чудовища, змеисто сплетающие и расплетающие на дне свои щупальца. Смотрящий на мальчика Гэбриел и смотрящий на Гэбриела мальчик. И вот они оба сливаются воедино, становясь единым организмом, и тот плавно истаивает, теряется из виду где-то в неоглядной темно-кровавой пучине.

Глава 5

Голова у Уилли Брю раскалывалась, суля день, полный мучений.

Проснулся он с жутким сушняком, смутно соображая, что, хотя и провалялся всю ночь как бревно (все тело затекло), выспаться не выспался. Может, боги все же улыбнутся благосклонно и хмарь за день понемногу сойдет. Но увы: к прибытию в автомастерскую голова уже начала тяжко пульсировать. К полудню Уилли весь покрылся липкой испариной, да к тому же стало подташнивать. Короче, токсикоз по полной программе. Скорее бы минул день, чтобы добраться до дома, хлопнуть чего-нибудь холодненького и рухнуть в постель, а наутро встать если и с тремором, то уже легким, с головой сравнительно ясной, ну и, понятно, с чувством глубокого всеобъемлющего раскаяния (оно всегда пробирало Уилли по факту протрезвления).

Такое с ним происходило с той самой поры, как он завязал с крепким алкоголем. В добрые старые лихие времена Брю, бывало, запросто мог приговорить бутылку самого забористого пойла, а наутро все равно был как огурчик. А вот теперь нечасто употреблял даже пиво, да и то в умеренных дозах, потому как от него поутру еще муторней, чем от вискаря. Ну да ладно, куда деваться: не каждый же день человеку исполняется шестьдесят. Да и друзья бы не поняли, если б Уилли не устроил по этому поводу гульбище, так что всё, если вдуматься, в порядке вещей. Просто теперь приходится расплачиваться за семь часов безудержного пития. О-хо-хо, грехи наши тяжкие.

Не помог даже ланч. Мастерская располагалась в проулке сразу за 75-й улицей между двумя авеню – 37-й и Рузвельта – невдалеке от конторы юриста-индуса, специализирующегося по иммиграции и визам (место для офиса выбрано очень прозорливо, поскольку в этом районе индусов больше, чем в некоторых частях Индии). На 37-й авеню имелись итальянские, афганские и аргентинские рестораны, но от стыка с 74-й шли уже только индийские. Сама улица была даже переименована в Калпана Чавла-вэй – в память об индийском астронавте, погибшем в 2003 году при крушении шаттла «Колумбия», – а на всей ее протяженности прохожим вручали ресторанные агитки степенные сикхи в тюрбанах.

Для Уилли это, можно сказать, родимый край. Здесь он вырос и здесь же, будем надеяться, помрет. Отсюда пацаном мотался на мопеде в «Ла Гуардию» и на стадион «Ши», по пути кидая камни в крыс. Тогда здесь жили в основном ирландцы и евреи. 94-я улица в те дни не без смысла именовалась «линией Мэйсона-Диксона»[8]

, так как сразу за ней селились сплошь темнокожие.

Сложно даже припомнить, чтобы до конца шестидесятых здесь ниже границы 94-й мелькнуло хотя бы одно черное лицо. Это уже потом, ближе к восьмидесятым, в преимущественно черную школу на 98-й стали ходить белые ученики. И ничего, очень даже неплохо ладили со своими темнокожими сверстниками: вместе росли, вмести играли в баскетбол, вместе же дрались с проникающими на их территорию чужаками. Тогда же, в восьмидесятые, все начало меняться. Ирландцы в основной своей массе перебрались в Рокэуэй. А здесь пустили корни банды и разрослись до самой Рузвельт-авеню. Уилли, однако, остался: ему удалось от них отделаться, хотя после этого он был вынужден поставить на окна своей квартирки решетки. Теперь он уже давно жил неподалеку от места, где находилась его нынешняя мастерская.

Что до Арно, тот по-прежнему обитал вверху на Форли-стрит, где сейчас находилась Маленькая Мексика, и все так же не знал ни единого слова по-испански. Ниже 83-й улицы мексиканцев своим числом и влиянием опережали колумбийцы, и ощущение там складывалось такое, будто находишься совсем в другом городе: на тротуарах бдят над своим товаром парни, перекликаясь и переругиваясь на своем испаноязычном диалекте; в магазинчиках продаются музыка и фильмы, которые ни за что не купит ни один белый. Киношка на Джексон, 123 – и та крутила фильмы исключительно с субтитрами на испанском. И вот на всем этом фоне Уилли сумел уцелеть. Не снялся он с якоря и в те нелегкие времена, когда Луис был вынужден продать то помещение у Киссены. Уилли воспользовался этим, чтобы перебраться поближе к дому, и теперь со своим бизнесом стал уже такой же исторической частью местного ландшафта, как и бар Нейта. Хотя от похмелья все это не спасало.