Андрей Борисович Батуханов

Жонглёр

На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищИ погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!Николай Гумилёв. «Волшебная скрипка», сборник «Жемчуга»

Истинно вам говорю: война – сестра печали, горька вода в колодцах её.

Враг вырастил мощных коней, колесницы его крепки, воины умеют убивать.

Города падают перед ним, как шатры перед лицом бури.

Говорю вам: кто пил и ел сегодня – завтра падёт под стрелами.

И зачавший не увидит родившегося, и смеявшийся утром возрыдает к ночи.

Вот друг твой падёт рядом, но не ты его похоронишь.

Вот брат твой упал, кровь его брызжет на ноги твои, но не ты уврачуешь раны его.

Говорю вам: война – сестра печали, и многие из вас не вернутся под сень кровли своей.

Но идите. Ибо кто, кроме вас, оградит землю эту…

Вадим Шефнер «Сестра печали»

Особая благодарность Светлане Батухановой и Сергею Зюсько за многочисленные разговоры, сделавшие эту книгу не только возможной, но и гораздо лучше.

Светлой памяти Олега Казанчеева

Среди песка и зноя

(Что-то, похожее на пролог)

Небольшой оазис в пустыне. Вне времени и пространства

Там, где небо цвета синей застиранной тряпки незаметно перетекало в жёлтые дюны, мимолётно застывшие в мареве вечера, раскалённый воздух стеклянной лавой струился к нежно-розовым облакам, нехотя плывущим в хрустальной вышине. Горизонт ещё не отсёк добрый кусок от огромного красно-медного диска, и раскалённый ветер торопился надраить его сухим песком. Солнце цвета хны, разбухшее от собственной щедрости, озолотило округу. Покачиваясь на гребнях дальних барханов, оно величественно застыло на гигантском постаменте из песков.

Пальмы уже стали терять свои и без того блёклые цвета. Они смотрелись испепелёнными силуэтами на рыжем фоне. К ним чёрными чётками бус плавно тянулся вечерний караван с берегов океана. Лаяли собаки, почуяв чужаков, и гортанно перекликались между собой караванщики.

Звуки плавились от жары, ветер вяло терзал замусоленную ветку, листья которой иногда касались руки мужчины, сидящего прямо на песке и облокотившегося спиной на старую, изъеденную порывами сирокко[1], саманную кладку.

Брови и борода странника когда-то были светло-русого или пшеничного цвета, но выгорели на безжалостном солнце, сильно контрастируя с загоревшей кожей, став почти седыми, сильно добавляя незнакомцу возраста. Его выдавали руки, с гладкой кожей без морщин и сильными, едва подрагивающими, постоянно что-то перебирающими пальцами. Тонкие пластины красивых ногтей уже сами по себе были украшением кисти. Любая женщина позавидовала бы. Они бросились девочке в глаза несколько дней назад, когда мужчина только прибыл к ним из глубины пустыни. Когда-то он долго щурился: от внешних уголков глаз к вискам тянулся пучок светлых морщин. Голова была укрыта новым, сочно-синим туарегским плащом. Он крепко спал. Длинная тень продвинулась на две стопы, а он даже не пошевелился!

Терпение девочки иссякло, как чахлый источник в жаркий день, и она на цыпочках плавно пошла в его сторону, почти не касаясь босыми ногами земли. Но едва её тень коснулась его лица, светлокожий открыл голубые глаза. Они были как два больших кусочка неба в самый прохладный час. Таких в оазисе ни у кого не было, а она знала всех, и своих, и пришлых. Она уже была готова закричать от неожиданности и страха, но незнакомец улыбнулся, от чего из глаз брызнули весёлые лучики. Такой не станет грубо кричать или бить по спине плёткой.