На этом лице, морщинистом, в красных пятнах и словно налитом желчью, выделялись глаза, скорее бегающие, нежели живые, и даже скорее скользкие, нежели бегающие; выражение пошлой слащавости, противоречившее тону и манерам старухи, сразу же вызвало в Жильбере живейшую неприязнь.
А старухе явно не понравилась бледность и тонкость черт молодого человека, его настороженное молчание и напряженность.
— Еще бы вам не было жарко, еще бы вам не хотелось пить, господа, — ворчала она. — Как же, провести целый день в тенистом лесу, это так утомительно, наклониться иногда сорвать травинку — это же такая тяжелая работа! Вы, сударь, как я понимаю, тоже собираете гербарии — это ведь ремесло тех, у кого нет настоящего.
— Этот господин, — еще тверже отозвался Жак, — прекрасный и честный молодой человек, который сделал мне честь, проведя со мною весь день, и которого вы, моя добрая Тереза, уверен, примете как друга.
— Еды у нас только на двоих, — огрызнулась в ответ Тереза.
— В еде я умерен, он — тоже, — возразил Жак.
— Ну как же! Знаю я вашу умеренность. Так вот, имейте в виду: хлеба в доме не хватит, чтобы накормить двоих таких умеренных, и спускаться за ним вниз я не собираюсь. Да и булочная уже закрыта.
— Хорошо, тогда спущусь я, — нахмурившись, ответил Жак. — Откройте мне дверь, Тереза.
— Но…
— Мне так угодно!
— Хорошо, хорошо, — отозвалась старуха ворчливо, но уже без той категоричности, которая вывела из себя Жака. — Я ведь здесь для того, чтобы потворствовать всем вашим капризам. Будем довольствоваться тем, что есть. Давайте ужинать.
— Садитесь подле меня, — предложил Жильберу Жак, пройдя в соседнюю комнату к небольшому накрытому столу, на котором рядом с двумя приборами лежали свернутые салфетки: одна из них была перевязана красной ленточкой, а другая — белой, что явно указывало на места хозяев за столом.
Тесная квадратная комнатка была оклеена бледно-голубыми бумажными обоями с белыми узорами. На стенах висели две большие географические карты. Меблировку составляли полудюжина стульев из вишневого дерева с соломенными сиденьями, уже упомянутый нами стол и шифоньерка, набитая штопаными чулками.
Жильбер уселся; старуха поставила перед ним тарелку и принесла видавший виды столовый прибор, к которому присовокупила тщательно начищенный оловянный кубок.
— Вы не пойдете за хлебом? — спросил Жак у жены.
— В этом нет нужды, — сердито ответила та, явно все еще злясь на Жака за одержанную над ней победу. — Я нашла в ящике полхлеба. Полтора фунта нам должно хватить.
С этими словами старуха водрузила на стол супницу.
Первым налил себе Жак, за ним Жильбер, старуха стала есть прямо из супницы.
Аппетит у всех троих оказался отменный. Жильбер, оробев от вызванной его появлением дискуссии насчет домашнего хозяйства, сдерживал себя как мог, однако суп все равно съел первым.
Старуха бросила на его до срока опорожненную тарелку весьма неодобрительный взгляд.
— Кто сегодня заходил? — поинтересовался Жак, чтобы изменить направление мыслей Терезы.
— Ах, да как обычно, весь город, — ответила та. — Вы обещали госпоже де Буфлер четыре тетради, госпоже д'Эскар — две арии, госпоже де Пантьевр — квартет. Одни пришли сами, другие прислали слуг. Но куда там! Хозяин собирал травы, а так как он не умеет развлекаться и работать одновременно, дамам пришлось обойтись без музыки.
Жильбер думал, что Жак рассердится, но, к его великому изумлению, тот не проронил ни слова. Поскольку сказанное касалось только его, старик и бровью не повел.
За супом последовал кусочек вареной говядины, который был подан на исцарапанном ножами небольшом фаянсовом блюде.
Жак, поскольку за ним наблюдала Тереза, положил немножко мяса Жильберу, примерно столько же себе и передал блюдо хозяйке.
Та протянула Жильберу ломтик хлеба.
Ломтик этот был до того крохотный, что Жак покраснел; подождав, пока Тереза оделит хлебом его и себя, он взял буханку и проговорил:
— Отрежьте-ка себе хлеба сами, мой юный друг, и прошу вас: столько, сколько хотите, — ограничивать в хлебе нужно лишь тех, кто его губит.
Через секунду на столе появились бобы, заправленные маслом.
— Посмотрите, какие они зеленые, — сказал Жак, — мы сами заготавливаем их впрок и очень любим.
И он передал блюдо Жильберу.
— Благодарю вас, сударь, я уже сыт, — отказался тот.
— Наш гость не согласен с вами относительно моих заготовок, — язвительно заметила Тереза. — Он, разумеется, предпочел бы свежие бобы, но ранние овощи нам не по карману.
— Нет, сударыня, — возразил Жильбер, — напротив, они мне кажутся аппетитными и, безусловно, понравились бы, но я не привык есть так много.
— А пьете вы, вероятно, воду? — подхватил Жак, протягивая молодому человеку бутылку.
— Только воду, сударь.
Жак налил себе немножко вина, но не стал его разбавлять.
— А теперь, женушка, — проговорил он, ставя бутылку на стол, — приготовьте, пожалуйста, этому молодому человеку постель — он, вероятно, очень устал.
Тереза уронила вилку и растерянно уставилась на мужа.