Жозеф Бальзамо. Том 2

После этого Бальзамо бросился в комнату Лоренцы; едва он вбежал в нее, как раздался звонок Фрица.

— Это господин де Ришелье, — пробормотал он. — Ей-богу, будь он хоть сто раз герцогом, на этот раз ему придется подождать.

118. ДВЕ КАПЛИ ВОДИЦЫ Г-НА ДЕ РИШЕЛЬЕ

В половине пятого герцог де Ришелье вышел из дома на улице Сен-Клод.

Причины, по которым он посетил Бальзамо, прояснятся сами собой из дальнейшего.

Г-н де Таверне обедал у дочери; дофина на весь день освободила Андреа от службы, чтобы та могла принять у себя отца.

Герцог де Ришелье явился во время десерта; всегдашний добрый вестник, он решил поведать, что не далее как сегодня утром король объявил о своем намерении дать Филиппу не роту, а полк.

Таверне бурно изъявил радость, Андреа горячо поблагодарила маршала.

Разговор принял такой оборот, какого можно было ожидать после подобного известия. Ришелье все время твердил о короле, Андреа о брате, Таверне об Андреа.

Она же в разговоре сообщила, что сегодня свободна от службы у дофины, что ее королевское высочество принимает двух немецких принцев, своих родичей, и что, намереваясь провести несколько часов в непринужденной обстановке, напоминающей венский двор, Мария-Антуанетта пожелала, чтобы при ней не было никого из ее придворных, даже статс-дамы, чем г-жа де Ноайль была так возмущена, что помчалась к королю с жалобами.

Таверне, по его словам, был в восторге от того, что Андреа свободна и отец может побеседовать с нею о предметах, касающихся ее судьбы и доброго имени. После этих слов Ришелье изъявил готовность удалиться, дабы оставить отца и дочь наедине, но мадемуазель де Таверне воспротивилась этому. И Ришелье остался.

В герцоге пробудился проповедник; он красноречиво живописал бедствия, которые обрушились на французское дворянство с тех пор, как оно вынуждено терпеть постыдное иго случайных фавориток, этих беззаконных королев, тогда как в прежние времена все поклонялись другим фавориткам, почти столь же благородным, как их августейшие возлюбленные, женщинам, что обретали власть над монархом благодаря красоте и любви, а над подданными — благодаря своей родовитости, уму, а также прямодушному и чистому патриотизму.

Андреа удивилась, найдя большое сходство между этими словами Ришелье и высказываниями барона де Таверне, которые она слышала несколько дней назад.

Затем Ришелье углубился в теорию добродетели, теорию настолько остроумную, языческую и французскую, что м-ль де Таверне вынуждена была признать, что ежели следовать построениям маршала, то она ни в коей мере не может быть признана добродетельной, и что подлинной добродетелью, как ее понимает г-н де Ришелье, обладали г-жа де Шатору [80], м-ль де Лавальер [81]

и м-ль де Фоссёз [82].

От умозаключения к умозаключению, от довода к доводу речи Ришелье становились настолько прозрачны, что Андреа совершенно перестала что-либо понимать.

Что до Таверне, то по части нравственности он превосходил своего друга маршала, и речи его могли бы оскорбить слух человека не столь невинного, как Андреа, которая просто не способна была уразуметь, что имеет в виду барон.

На этом уровне беседа продолжалась почти до семи вечера.

В семь маршал поднялся и сказал, что вынужден отправиться в Версаль засвидетельствовать почтение королю.

Прохаживаясь по комнате в поисках шляпы, он столкнулся с Николь, у которой всегда появлялось какое-нибудь дело там, где находился г-н де Ришелье.

— Вот ты меня, малышка, и проводишь, — заявил он, потрепав Николь по плечу. — Понесешь букет, который госпожа де Ноайль велела срезать у себя в саду и посылает графине д'Эгмонт.

Николь присела, точь-в-точь как поселянка в комических операх г-на Руссо.

После этого маршал попрощался с отцом и дочерью, обменялся многозначительными взглядами с Таверне, с резвостью юноши отвесил поклон Андреа и удалился.

А теперь, с позволения читателя, мы оставим барона и Андреа обсуждать новую милость, которой удостоился Филипп, и последуем за маршалом. Это, кстати, даст нам возможность узнать, что он делал на улице Сен-Клод, куда, как мы помним, он явился в столь ужасную минуту.

Ришелье спускался по лестнице, опираясь на плечо Николь, и, как только они вышли, остановился и, глядя ей прямо в лицо, спросил:

— Так что же, голубушка, у нас, оказывается, есть любовник?

— У меня, господин маршал? — переспросила покрасневшая Николь, отступая назад.

— Тебя случайно зовут не Николь Леге?

— Да, господин маршал.

— Так вот, у Николь Леге есть любовник.

— Неужели?

— Некий прохвост, весьма недурно сложенный, с которым она встречалась на улице Кок-Эрон и который последовал за нею в Версаль.

— Клянусь вам, ваша светлость….

— Он капрал, а зовут его… Хочешь, малышка, я скажу тебе, как зовут любовника мадемуазель Николь Леге?

У Николь оставалась надежда, что маршал не знает имени этого счастливого смертного.

— Говорите, господин маршал, раз уж начали.

— Его зовут господин де Босир, — сообщил Ришелье, — и, по правде сказать, он оправдывает свою фамилию [83].