Жозеф Бальзамо. Том 2

Испуг, внезапная бледность, да и слово «она» выдали бы его, если бы г-н де Жюсьё не обернулся посмотреть, куда указывает Жильбер.

Взглянув в этом направлении, г-н де Жюсьё в самом деле увидел Андреа, которая, едва переставляя ноги, плелась по грабовой аллее, а добравшись до скамейки, рухнула на нее и застыла с таким видом, словно вот-вот испустит последний вздох.

То был час, когда король обычно навещал дофину, проходя по пути из Большого Трианона в Малый через фруктовый сад.

Его величество как раз вышел из сада.

В руке он держал золотистый персик, можно сказать чудом так рано созревший, и как подлинный король-эгоист решал вопрос, не лучше ли будет для блага Франции, если этот персик съест он, а не дофина.

Поспешность, с какой г-н де Жюсьё подбежал к Андреа, которую король по слабости зрения едва различал и, естественно, не узнал, сдавленные вопли Жильбера, свидетельствующие о неподдельном ужасе, заставили его величество ускорить шаг.

— Что там такое? — крикнул Людовик XV, приближаясь к аллее.

— Король! — воскликнул г-н де Жюсьё, поддерживая девушку, чтобы она не упала.

— Король, — прошептала девушка и окончательно лишилась чувств.

— Да в чем дело? — повторил Людовик XV. — Женщина? Что с нею?

— Государь, ей дурно.

— Что ж, посмотрим.

— Она без чувств, государь, — пояснил г-н де Жюсьё, указывая на девушку, которую он только что уложил на скамейку.

Король подошел, узнал Андреа и с содроганием воскликнул:

— Опять!.. Но это же ужасно! При такой болезни надо сидеть дома, это просто неприлично каждый день умирать на глазах у всех.

И Людовик XV повернул обратно, дабы пройти в Малый Трианон, и по пути бормотал сквозь зубы разные весьма нелестные для бедняжки Андреа слова.

Г-н де Жюсьё, не ведавший о причинах такого поведения короля, с минуту стоял в остолбенении, потом повернулся, увидел шагах в десяти Жильбера, весь вид которого свидетельствовал о страхе и беспокойстве, и позвал его:

— Иди сюда, Жильбер! У тебя хватит сил отнести мадемуазель де Таверне домой?

— Отнести? Коснуться ее? Нет, нет! Она мне этого никогда не простит!

И он сломя голову убежал, зовя на помощь.

138. ДОКТОР ЛУИ

В нескольких шагах от того места, где Андреа потеряла сознание, работали двое помощников садовника; они прибежали на крики Жильбера и по приказанию г-на де Жюсьё перенесли девушку к ней в комнату; Жильбер, понурив голову, с угрюмым видом следовал за ними, словно убийца, сопровождающий тело погубленной им жертвы.

На крыльце служебного флигеля г-н де Жюсьё отпустил садовников; Андреа открыла глаза.

Громкие голоса и суматоха, свидетельствовавшие, что произошло какое-то событие, заставили г-на де Таверне выйти из комнаты; он увидел, как его дочь, еще нетвердо стоящая на ногах, пытается собраться с силами, чтобы с помощью г-на де Жюсьё подняться по ступеням.

Он подбежал к ним, задавая тот же вопрос, что и король:

— В чем дело? В чем дело?

— Ничего, отец, — слабым голосом отвечала Андреа. — У меня недомогание, мигрень.

— Сударь, мадемуазель — ваша дочь? — с поклоном осведомился у барона г-н де Жюсьё.

— Да, сударь.

— В таком случае я не мог бы передать ее в лучшие руки, но, умоляю вас, вызовите врача.

— О, ничего страшного, — прошептала Андреа.

Таверне повторил:

— Конечно, ничего страшного.

— Мне тоже хотелось бы так думать, — заметил г-н де Жюсьё, — но мадемуазель очень бледна.

На этом г-н де Жюсьё откланялся.

Отец и дочь остались одни.

Таверне, у которого, пока Андреа отсутствовала, было достаточно времени поразмыслить, взял дочь за руку, подвел к кушетке, усадил и сам сел рядом с нею.

— Отец, будьте добры, откройте окно, мне не хватает воздуха, — попросила Андреа.

— Я собрался серьезно поговорить с вами, Андреа, а в этой клетке, которую вам отвели под жилье, что ни скажи, все будет слышно на улице. Ну, ничего, я буду говорить тихо.

И он распахнул окошко.

После этого снова сел и наклонился к Андреа.

— Надо признать, — сказал он, — что король, выказавший поначалу к нам такой интерес, ведет себя не слишком-то любезно, оставляя вас жить в этой норе.

— Отец, но ведь вы же знаете, — отвечала Андреа, — что в Трианоне нет апартаментов, это его большой недостаток.

— Когда нет апартаментов для других, — со вкрадчивой улыбкой заметил Таверне, — то с этим, дочь моя, я могу с трудом, но согласиться, но когда их нет для вас, то этого я, простите, понять не могу.

— Вы слишком хорошего мнения обо мне, — улыбнулась Андреа, — но, к сожалению, другие не разделяют его.

— Все, кто вас знает, дочь моя, держатся как раз моего мнения.

Андреа чуть наклонила голову, словно благодаря постороннего человека; надо признаться, что комплименты подобного рода, услышанные из уст отца, несколько обеспокоили ее.

— И потом, — тем же слащавым тоном продолжал Таверне, — м-да… я полагаю, король знает вас?

При этом он сверлил девушку невыносимым инквизиторским взглядом.

— Нет, король почти не знает меня, — самым естественным голосом сообщила Андреа. — Мне кажется, я так мало значу для него.

Услышав это, барон даже подскочил.