Жозефина

Перед своими войсками Бонапарт демонстрировал абсолютную уверенность. Даже когда его душу терзали самые ужасные страхи и беспокойство, его лицо оставалось бесстрастным. Но, обещая своим солдатам скорую победу, он в то же время писал Директории такое почти безнадежное письмо: «Граждане директоры, я должен дать вам отчет о проведенных операциях. Если он неудовлетворительный, вы не можете обвинять армию. Ее слабость, изнуренность при том, что она состоит из самых мужественных людей, внушает мне страх за нее. Возможно, мы накануне потери Италии! Не прибыла никакая ожидаемая помощь… Я исполню свой долг, армия — свой. Моя душа растерзана, но моя совесть спокойна… Сегодня, 24 брюмера — отдых войскам. Завтра мы будем действовать в зависимости от движения противника. Я не надеюсь помешать снятию блокады Мантуи, которая через восемь дней была бы нашей. Если случится несчастье, если не прибудут войска, то мы скоро окажемся за Аддой и даже дальше… Сократившаяся донельзя, до горстки людей, итальянская армия истощена. Герои сражений при Лоди, Кастильоне, Миллесимо и Бассано пали за свою отчизну или находятся в госпитале. В корпусах остается лишь память о них и гордость за них. Жубер, Ланнс, Ланнус, Мюрат, Дюпюи, Рамбон, Шабран ранены… Те, кто остается со мной, видят неизбежную смерть при стольких шансах и с такими слабыми силами! Может быть, вот-вот пробьет час храброго Ожеро, неустрашимого Массена, Бертье! Тогда, тогда что станет с этими мужественными людьми? Эта мысль заставляет меня быть осторожным. Я больше не осмеливаюсь безбоязненно встречаться со смертью, которая стала бы причиной растерянности и несчастья для тех, кто является предметом моих забот, за кого я в ответе». Тон начала этого письма почти безнадежен. В конце письма — надежда: «Через несколько дней мы предпримем последнее усилие! Если фортуна улыбнется нам — Мантуя будет взята, а с ней и Италия! Когда я буду усилен армией, занятой сейчас в осаде, не будет ничего, что я не смог бы попытаться сделать!»

Казалось, все указывало Бонапарту на то, что он пропадет. Но внутренний голос говорил ему: «Ты будешь спасен!» Есть люди, которых трудности подстегивают, которым опасность придает смелость. Бездна не только не вызывает у них головокружения, но успокаивает их, вселяет отвагу. Прежде чем начать борьбу, молодой генерал вдохновляется образом Жозефины, как те паладины, которые вызывают в памяти своих дам, прежде чем совершить свои подвиги. Он черпает несокрушимую силу в благородной и рыцарской любви, которой переполнена его душа героя и поэта. Странное это зрелище: обремененный тяжелейшими заботами, он жаждет нежности в самых непреодолимых испытаниях, утешается ожиданием одного поцелуя, одной улыбки! Этот неудержимый гений в самые жестокие и кризисные моменты своей жизни находит еще время быть ревнивым и испытывать сердечные муки! Разве он, открывший своей возлюбленной широкие горизонты могущества и славы, не страдал бы, если бы его карьера окончилась в самом ее начале, если бы столько надежд рухнуло, если бы претендент на «титул» великого человека выглядел всего лишь самонадеянным юнцом. Юнцом, недостойным доверия Барраса! Что бы сказали о нем три его возлюбленных — Жозефина, Франция и Италия? Стремясь избежать подобной катастрофы, он чувствует себя способным на чудеса. Его гений, как и его любовь, достигает предельной степени интенсивности. Желая увидеть Жозефину только после блестящего триумфа, он вспоминает стихотворение Сида:

Выйди победителем из сражения,

наградой которому будет Шимена!

14 ноября с наступлением ночи лагерь в Вероне берется за оружие. При известии о новых поражениях покидают госпитали и становятся в ряды еще не поправившиеся раненые с кровоточащими ранами. Они тут, их героическое присутствие вдохновило армию. Вот колонны начинают движение, спешно проходят через Верону, тайно выходят через ворота, носившие название Миланских ворот, и направляются на правый берег Адиджа, чтобы там перегруппироваться. Полный страхов торжественный момент!