Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша

В том же месяце в Париже лейтенант Буонапарте проникается жалостью к женщине, которая, невзирая на холод, «бродит по аллеям» Пале-Рояля.

— Идемте к вам, — предлагает она.

— Что нам там делать?

— Мы согреемся, а вы утолите свои желания.

В тот вечер он впервые познал любовь. Было ему восемнадцать. И когда, по обычаю, женщина спросила, как его зовут, она — здесь мы готовы держать пари — удивилась, услышав от «клиента»:

— Наполеоне.

Через несколько лет это имя удивит куда меньше.

* * *

У Розы очаровательные утешители, но тем не менее остаются серьезные денежные заботы. Содержание, положенное ей от виконта, часто выплачивается с опозданием. У г-на де Богарне крупные личные расходы. Разве он не сделал ребенка некой «молодой хорошенькой барышне из очень достойной семьи»? С полным хладнокровием он вчиняет Розе иск в связи с их неразделенными поместьями на Мартинике. У г-жи де Богарне возникают также трудности с получением средств из Труаз-Иле. Чтобы разжалобить отца, она пишет ему о маленькой Гортензии, которая часто думает о своих дедушке, бабушке и «тете Манетте». «Она спрашивает меня, — сообщает Роза: — „Мама, скоро ли я их увижу?“ Вот как она уже теперь лепечет».

Барон Таше приезжает во Францию и передает племяннице вексель на 27 89 ливров. Это все, что сумел собрать г-н де Ла Пажри. Только и всего? — жалуется Роза. Такой жалкой суммой ей не ублаготворить своих кредиторов! Она пытается добиться выплаты причитающихся ей сумм через королевское казначейство. Получается еще хуже! И будущая императрица делает первые шаги в роли просительницы, роли, которую суровые времена заставят ее частенько играть, пока она не добьется известного — говоря ее словечком — «положения», и мы знаем — какого.

В июне 1788 она решает отправиться с Гортензией на Мартинику. Зачем ей это нескончаемое путешествие, этот дорогостоящий и опасный переезд, тем более что она едет в обществе пятилетней девочки? Да еще когда г-жа де Реноден только что серьезно заболела, а маленький Евгений недавно приехал в Фонтенбло на каникулы? По мнению некоторых историков, это — бегство, продиктованное любовью. Стремилась ли Роза скрыться от любовника? Отправиться к другому? Быть может, причиной всему был Сипион дю Рур, с которым она любезничала до брака и которого надеялась снова встретить в Фор-Руайале? Не пыталась ли Роза скрыть явные и докучные последствия некой связи? Быть может, все объяснялось гораздо проще: бабушка Розы скончалась, отец болел, сестра угасала и, как говорит Гортензия в своих «Мемуарах»: «Положение моей матери, хотя и блестящее, не могло заставить ее забыть о родине и семье, она оставила там престарелую мать, которую хотела еще раз увидеть». «Положение» будущей императрицы было отнюдь не блестящим — мы можем судить об этом по долгам, которые она оставила после отъезда и которые г-жа де Реноден уплатила в ее отсутствие: 103 ливра прачке, 246 ливров 10 солей двум сапожникам и более серьезная сумма в 1630 ливров, взятая у некоего Тардифа (ростовщика?). Однако, чтобы оплатить переезд свой и Гортензии, ей пришлось кое-что продать, в том числе арфу. Понадобилось также подумать об уплате ста луидоров за год вперед на содержание Евгения в «заведении для молодых дворян» на улице Берри, «рядом с садом Божона и заставой Майо», Пансион был не из дешевых.

«Султан», на который Роза, Гортензия и Эфеми сели в Гавре 2 июля 1788, едва не погиб в устье Сены почти сразу после отплытия. Переезд был долгий. Лишь 11 августа корабль достиг рейда Фор-Руайаля. Обняв дядю и тетку Таше, Роза направляется в Труаз-Иле, где обретает родных и свои детские воспоминания. На берегах речки Крок-Сури она возвращается к прежним привычкам — прогулкам, сиесте в гамаке, купаньям. Гортензия счастлива: «Мне было пять лет, — будет она рассказывать позднее, — я еще не пролила ни слезинки, меня все баловали; ни разу ничей окрик, ни даже слово неодобрения не заставили меня подавить в себе движение души или желание. Мы поселились в жилище моей бабушки. Однажды я играла у стола, на котором бабушка считала деньги. Я следила за нею и, если монета падала у старушки из рук, спешила подобрать ее и подать. Я видела, как бабушка сложила большие су в дюжину столбиков; оставила их на стуле и вышла из комнаты, унося с собой остальные деньги. Не знаю уж почему, мне пришло в голову, что она оставила эти деньги мне, но эта мысль так завладела мной, что я спихнула всю эту кучу су в подол платья, как в карман, и убежала с этим сокровищем, не испытывая никаких угрызений совести и в полном убеждении, что эти деньги вправду мои, Я отыскала нашего слугу-мулата и сказала:

— Жан, вот тут у меня куча денег: бабушка дала мне их для бедных негров. Я их раздам, а ты сведи меня в хижины.

Зной стоял невыносимый, солнце палило изо всех сил, но я была так довольна, что не хотела ждать ни минуты.