Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

Через Два дня бал в галерее Дианы. «Публика, — рассказывает г-жа де Буань^[56], — размещалась по цвету приглашений, я с моим попала в галерею Дианы. Хождения взад и вперед не было: двор последовательно передвигался из одного помещения в другое. Императрица, принцессы, их фрейлины, камергеры, все пышно разубранные, вошли вслед за императором и расположились на заранее приготовленной эстраде. Посмотрев нечто вроде балета, император один спустился вниз и обошел зал, но обращался исключительно к женщинам. Он был в своем императорском наряде (от которого затем быстро отказался) — душегрейка, короткие штаны из белого бархата, белые туфли с золотыми пряжками, камзол из красного бархата (точь-в-точь как у Франциска I) с золотой строчкой по всем швам, сверкающий бриллиантами меч. Ордена и орденские колодки тоже в бриллиантах, бриллиантовая нить по всей окружности шапочки, украшенной перьями. Костюм, вероятно, был хорошо прорисован, но на маленьком, тучном и связанном в движениях Наполеоне сидел неизящно. Быть может, тут сыграло роль мое предубеждение, но император показался мне безобразным: он походил на короля бубен.

Я оказалась между двух не знакомых мне женщин. Он спросил первую, как ее зовут; та ответила, что она дочь Фоасье.

— А! — бросил он и прошел мимо.

По своему обыкновению он осведомился и о моем имени. Я ответила.

— Вы живете в Борегаре?

— Да, государь.

— Это красивое место, ваш муж ведет там большие работы, чем оказывает услугу стране, и я благодарен ему за это; я признателен всем, кто находит применение рабочим. Он состоял на английской службе?

Я сочла, что ответить утвердительно будет быстрее, но он не отставал:

— То есть состоял, но не целиком. Он ведь савояр?

— Да, государь.

— Но вы-?? француженка, целиком француженка^[57]; мы хотим располагать вами полностью — вы не из тех, от права на кого легко отказываются.

Я поклонилась.

— Сколько вам лет?

Я ответила.

— Да вы, ко всему, еще и искренни! Вы же выглядите гораздо моложе.

Я опять поклонилась, Он отступил на шаг, потом вернулся и заговорил тише и доверительным тоном:

— У вас нет детей? Я знаю, это не ваша вина, но постарайтесь ими обзавестись. Подумайте об этом. Уверяю вас, я даю вам добрый совет.

Я растерялась, он посмотрел на меня, довольно благожелательно улыбнулся и обратился к моей соседке:

— Ваше имя?

— Дочь Фоасье.

— Еще одна дочь Фоасье!

И он двинулся дальше.

Не берусь передать безмерное аристократическое презрение, которое прозвучало в словах „еще одна дочь Фоасье!“, сорвавшихся с губ императора. Имя это, равно как и особы, носившие его, никогда больше не возникало при мне, но оно запечатлелось у меня в памяти вместе с интонацией, которую я услышала в первый и последний раз.

Закончив обход, император присоединился к императрице, и вся раззолоченная толпа ушла, не смешиваясь с миром плебеев».

Не ревность ли это со стороны императора, или он уже излечился от склонности флиртовать со Стефанией? Как бы то ни было, сразу после празднеств Наполеон быстро сплавил новобрачных в Карлсруэ. И та, кто впоследствии станет матерью несчастного Каспара Хаузера^[58], с отчаянием в душе покидает Париж. «Государь, все время, когда я предоставлена самой себе, я думаю о вас, об императрице, о том, что мне дорого, — пишет она императору. — Я переношусь мыслью во Францию, мне кажется, что я

рядом с вами, и меня все время снедает печаль». Наполеон сухо — может быть, тоном отвергнутого «поклонника» — отвечает: «Карлсруэ — прекрасный город. Старайтесь понравиться курфюрсту — он ваш отец… Любите мужа…»

* * *

Позднее император займется браком Стефани Таше де Ла Пажри. Он выдаст ее за князя Аренберга. Она тоже будет считать свой брак катастрофой. Во время свадебной церемонии она «задыхалась от слез», и ей не успевали подавать нюхательные соли. Бледную, подавленную, ее буквально потащили к алтарю. Старый и любезный герцог Аренберг был приведен этим в отчаяние. Разве он не говорил Жозефине:

— Я верю, государыня, что, дав моему сыну очаровательную подругу, вы дадите мне Антигону^[59].

«Антигона» отказалась переехать в Брюссель и осталась в Париже с мужем, стараясь видеть его как можно реже. Брак их так и не стал фактическим. Князь утешался, номинально возглавив полк, сформированный на средства отца, и следя пальцем по рельефной карте за военными операциями, что и стало для него лекарством от супружеских разочарований.

Итак, двое из семейства Богарне породнились теперь с «подлинно» августейшими домами Европы, Гортензия скоро станет королевой Голландской, и к тому же она мать мальчика, который, как поговаривают, наследует императору. Призрак развода исчез.

Жозефина могла бы жить счастливо…

«Каким несчастным делает трон!»