Жребий брошен

– Друидессы виноваты, – лукаво заметил Эпазнакт с усмешкой, – женщины всегда чего-нибудь недосмотрят.

– И что-нибудь испортят, – прибавил Коммий.

Все покосились на злополучные башмаки, забытые друидессами после омовения на ногах Маб; покосились, видя в этом дурную примету. Один Эпазнакт этого не видел для себя. Он искренне желал смерти некоторым римлянам и произносил их имена, но о победе галлов не молился.

Дикари придавали громадное значение мелочам, не заботясь об уничтожении корня всего зла – прекращении всеобщего раздора. Одни из них накинулись с бранью на всеми уважаемого верховного друида, забыв его сан, а другие принялись защищать его, не давая старому Кадмару сказать слова ни в оправдание, ни в признание своей вины.

– Женщины глупы, – кричал Литавик, – но ведь ты, Кадмар, укладывал королеву на костер. Ты связывал ей ноги, ты должен был видеть обувь.

– Да тут так темно, что ничего не разглядишь, а Кадмару уже за семьдесят, – возразил Камулоген.

– Что же он не велел принести огня? – вмешался Амбриорикс.

– Он мог думать, что все хорошо… к чему огонь? Он поторопился… он стар… он устал… – сказал Эпазнакт.

– Стар… устал… если не в силах человек исполнять своей обязанности, то должен сложить свой сан. К чему было торопиться? Обреченная вела себя покорно, не сопротивлялась, – перебил Луктерий.

– Нечистая обувь, надеванная, попала на жертвенник богов! О ужас!.. – воскликнул суеверный Верцингеторикс.

– Не попала, – возразил Эпазнакт, – ноги вытянуты дальше дров.

– Что же такое? Их теперь можно обмыть, – прибавил Коммий.

– Обмыть! Некогда нам возиться! Некого посылать за водой, – закричало несколько голосов.

Вожди спорили, не внимая крикам Кадмара и четверых друидов: «Обреченная умирает!»

Луктерий в гневе сорвал злополучные башмаки и сбросил их с кургана, они тихо покатились по отлогому склону и застряли в снегу у его подошвы; свирепый кадурк одним взмахом своей секиры отрубил по колени ноги Маб и бросил их на ее тело вместе с поленьями, к которым они были привязаны, продолжая укорять Кадмара за его торопливость и недосмотр.

Друиды-гадатели старались успокоить вождей увереньями, что дурной приметы нет в простом недосмотре по случаю холода, темноты и усталости старика после долгого пения тризны по казненным. Все симптомы агонии жертвы вышли благоприятными. Маб до конца совершила свой подвиг, как начала его; она мучилась совершенно правильно, как следовало для составления самых лучших гаданий; она не бранилась, проклиная продолжительность церемонии, не противясь глотала вино, вливаемое ей в рот для продления жизни; уста ее до последней минуты шептали среди стонов только одно: «Убейте Фабия! Ах, убейте Фабия!»

Боги открыли обреченной свою волю – когда будет убит Кай Фабий легат, то победа непременно достанется галлам.

– Это не легат, а сотник Восьмого легиона, – возразил Луктерий. – Она была влюблена в него.

– Ты лжешь! – перебил Камулоген. – Маб – моя внучка по матери… Я не позволю клеветать на нее.

– Все в Самаробриве говорили об этом.

– А ты слушал лжецов! Стыдно, молодой человек! Маб – героиня, верная своему долгу… не имевши возможности лечь на погребальный костер своего знаменитого супруга, она честно легла на костер за свободу отечества.

Возник новый спор, теперь между Луктерием и Камулогеном, у каждого из которых нашлись свои сторонники. Амбриорикс, отойдя в сторону, упорно молчал о вверенной ему тайне. Грустно было старому вождю видеть эти раздоры из-за пустяков и ощущать полную невозможность прекратить их.

– Прочь от костра! – вскричал он с гневом и печалью. – Прочь, не то обреченная успеет умереть, не очистившись заживо в пламени!

Он взял факел из рук гадателя и поджег костер. Огонь прекратил ссору дикарей, направив их мысли на другое.

Вожди взялись за руки и стали ходить вокруг костра с громким пением военной песни. Друиды все взошли на курган и стали играть на арфах. Гадатели понесли жертвенную кровь воинам на поляну.

Маб, уже не имевшая силы стонать, но находившаяся в полном сознании благодаря стараниям друидов, еще раз содрогнулась всем телом, когда пламя охватило ее, глубоко вздохнула и умерла. Уста ее пошевелились, прошептав что-то неслышное.

Один только Амбриорикс, которому она полностью исповедовалась, догадался, что, вероятно, и этот шепот в момент смерти был проклятием обманщику-римлянину, заставившему Маб нарушить клятвы, данные отцу и мужу.

Пропевши военную песню в хороводе вокруг костра, вожди пошли вниз с кургана, предоставив друидам оканчивать церемонию сожжения жертвы.

Луктерию случайно подвернулся один из сброшенных им в снег башмаков Маб, и поскользнувшись, он упал на одно колено. Плюнув, кадурк пробормотал проклятье и швырнул башмак еще дальше.

– Легко споткнуться о женский башмак! – сказали сзади.

Луктерий, оглянувшись, увидел Эпазнакта.

– Будь сначала вергобретом арвернов хоть раз, чтобы получить право осмеивать меня, дважды вергобрета кадурков! – вскричал Луктерий в гневе, выхватив меч.

– Зашей твое прорезанное платье, римский гладиатор! – еще насмешливее сказал Эпазнакт.