Жрецы и жертвы Холокоста. Кровавые язвы мировой истории

1Под небом пустынного края,известном из Книг Бытия,я слушал, как, в море впадая,шумит Иордана струя.Здесь каменной соли навалом,здесь почва, как соль, солона,здесь стала от слез минераломнесчастного Лота жена…Тяжелое Мертвое моренасыщено солью насквозь —в него палестинское горесоляным раствором влилось.Вода Иордана струится,уходит под взорванный мост —сомкнулись река и граница,железный шлагбаум и пост.Здесь наземь слетела косынка,когда, у себя за спинойоставив свой дом, палестинказастыла, как столп соляной.Здесь выжжены мирные нивына том и другом берегу,и только плакучие ивыцветут, как на русском лугу.Родная земляНо ложимся в нее и становимся ею,Оттого и зовем так свободно — своею.Анна АхматоваКогда-то племя бросило отчизну,Ее пустыни, реки и холмы,Чтобы о ней веками править тризну,О ней глядеть несбыточные сны.Но что же делать, если не хватилоУ предков силы Родину спастиИль мужества со славой лечь в могилы,Иную жизнь в легендах обрести?Кто виноват, что не ушли в подпольеВ печальном приснопамятном году,Что, зубы стиснув, не перемололи,Как наша Русь, железную орду?Кто виноват, что в грустных униженьяхКак тяжкий сон тянулись времена,Что на изобретеньях и прозреньяхТень первородной слабости видна?И нас без вас и вас без нас убудет,Но, отвергая всех сомнений рать,Я так скажу: что быть должнода будет!Вам есть, где жить, а намгде умирать…3Белозубый араб восемнадцати лет,смуглый отпрыск великих племен,

партизан и бродяга, изгой и поэт,стал глашатаем новых времен.Но политика — древнее дело мужчин,а не юношей, вот почемув силу этой и нескольких прочих причинпулю в спину всадили ему.Он работал связным и по древней тропемимо Мертвого моря спешил,где когда-то Христос в Галилейской странелегендарное чудо свершил.Там, где огненной лавою в души лиласьречь о непротивлении злу,вновь на камне горячая кровь запеклась,и огонь превратился в золу.Над кустом тамариска колышется зной,но, убийца, умерь торжество:если юноша принят родимой землей —то изгнания нет для него!4Когда о мировом господствевзревнует молодой народ,за темный бред о превосходствеему расплата настает.Чем платит? — юностью и кровьюза угождение страстям,за то, что силе и здоровьюдан ход по варварским путям.Но если дряхлое коленозакусит те же удила —тень вырождения и тленаложится на его дела.Так в судорожном раже старость,своим бессильем тяготясь,впадает в немощную ярость,столь не похожую на страсть.5Не в родных партизанских лесах,а среди аравийских просторовя увидел в миндальных глазахгнев, который понятен и дорог.Палестинка, глазницы твои —воспаленные два полукружья,у тебя ни угла, ни семьии ладони темны от оружья.Чтоб сжимать автоматную стальв нежных пальцах — не женское дело!Но глядишь ты в пустынную дальчуть с прищуром, как в прорезь прицела.Я без слов понимаю твой пыл,потому что в военные годыя ведь тоже изгнанником были, как ты, знаю цену свободы.6То время туманом покрыто,

когда на песок золотойвзошла босиком Афродита,рожденная в пене морской.А море шумит, как шумело,но волны на берег несутне чье-то прекрасное тело,а доски, бутылки, мазут.Шуршат под ногами газеты,струится обеденный чад,в гигантских отелях клозетына всем побережье урчат.Где некогда влажные косыв горсти отжимала она, —щенок разгребает отбросы…Но все же бормочет волна,что час неизбежный настанети, сам своей мощи не рад,наш род человечий устанеттворить комфортабельный смрад.Иссякнут последние недра,вся нефть испарится до дна,и будет последняя жертваприродою принесена…Вновь на берег выйдет богиня,но мир, погрузясь в забытье,не вспомнит ни древнее имя,ни тайну рожденья ее.7ДамаскПобродил по нашему столетью,поглядел в иные времена…Голуби над золотой мечетьюв синем небо чертят письмена.То с горчинкой, то нежданно сладокветер из полуденных песков.Я люблю восточный беспорядок,запахи жаровен и цветов.Шум толпы… Торговля… Перебранка…Но среди базарной суетыволоокая аравитянкавывернула грудь из-под чадры.Грудь ее смугла и совершенна,и, уткнувшись ртом в родную тьму,человечек застонал блаженно,присосался к счастью своему.Может быть, когда-нибудь без страхаон, упрямо сжав семитский ротс именем отчизны и Аллаха,как пророк, под пулями умрет.Может быть, измученным собратьямон укажет к возрожденью путь…Спит детеныш, в слабые объятьязаключив коричневую грудь.8

Разговор с покинувшим РодинуДля тебя территория, а для меня —это родина, сукин ты сын.Да исторгнет тебя, как с похмелья, земляс тяжким стоном берез и осин.Я с тобою делил и надежду и хлеб,и плохую и добрую весть,но последние главы из Книги Судебты не дал мне до срока прочесть.Но я сам прозреваю, не требуя долг,оставайся с отравой в крови.В языке и в народе известно, что волксмотрит в лес, как его ни корми.Впрочем, волк —это серый и сказочный зверь,защищающий волю свою…Все я вижу прекрасно, но даже теперьмного чести тебе воздаю.Гнев за гнев, —коль не можешь любовь за любовь —так скитайся, как вечная тень,ненадолго насытивший желчную кровьисчезающий оборотень.9То угнетатели, то жертвы…Чем объяснить и как понять, чтоснова мировые ветрыих заставляют повторятьпуть возвращения по кругу,путь переформировки сил?..Но кто к душевному недугуих беспощадно присудил?Сердца людей не приневолишь,стезя затеряна в пыли…А нужно было-то всего лишьобжить родной клочок земли,чтоб стал он кладбищем и домом,чтоб был издревле защищенне долларом и не «фантомом»,а словом, плугом и плечом,чтобы не тягостные мифы,а гул работы и борьбыда тяжкий шепот хлебной нивырождали музыку судьбы.10В садах голубого Тунисабыл воздух душистым от роз,от тонкого духа аниса,от шелеста желтых мимоз.Броди да вдыхай ароматы…Но, зная задачи свои,как роботы или солдаты,по тропам ползли муравьи.И каждый тащил в муравейникто стройматерьялы, то снедь,

и каждый прохвост и бездельниктотчас обрекался на смерть.Чтоб не было горьких неравенств,работали все, как один,оставив тщеславье и завистьразумным собратьям своим…А может быть, нету лекарстванадежней от наших страстей,чем путь муравьиного братства,единство его челюстей.Не зря муравьи пережиливсех вымерших чудищ земли,и лапок своих не сложили,и нравы свои соблюли.Порывистый ветер пустынинет-нет да приносит ко мнедыханье холмов Палестины,плывущих в крови и в огне.11Два сына двух древних народовтакой завели разговоро дикости древних походов,что вспыхнул меж ними раздор.Сначала я слышал упреки,в которых, как корни во мгле,едва шевелились истокиизвечного зла на земле.Но мягкие интеллигентывоззвали, как духов из тьмы,такие дела и легенды,что враз помутились умы.Как будто овечью отаруодин у другого угнал, как будто к резне и пожарувот-вот и раздастся сигнал.Куда там! Не то что любовьюдышали разверстые рты,а ржавым железом, и кровью,и яростью до хрипоты.Что было здесь правдой? Что ложью?Уже не понять никому.Но некая истина дрожьюпрошла по лицу моему.Я вспомнил про русскую долю,которая мне суждена, —смирять озверевшую волю,коль кровопролитна она.Очнитесь! Я старую рануне стану при всех растравлять,и как ни печально, — не станусвой счет никому предъявлять.Мы павших своих не считали,мы кровную месть не блюлии только поэтому сталипоследней надеждой земли.1974–1978