Жук (Том II)

Было где-то между одиннадцатью вечера и полуночью. Пока все лавки не закрылись, я не оставлял надежды найти какую-нибудь работу. Я понимал, что в любом случае в Хаммерсмите они не могли закрываться рано, и потому продолжал упорно идти вперед, предаваясь невеселым размышлениям о том, что мне делать дальше. Моя попытка устроиться на ночлег объяснялась главным образом опасениями, что, если я попытаюсь провести ночь на улице, без еды, то наутро окажусь больным и ни на что не способным. Я серьезно – к дверям ночлежки меня привел прежде всего голод. Была среда, а у меня с вечера воскресенья маковой росинки во рту не было. Я только время от времени пил воду из общественных фонтанов, да еще как-то раз какой-то мужчина, сидевший на корточках под деревом в Холланд-парке, дал мне зачерствевшую корку хлеба. Таким образом, я голодал уже три дня – и практически все это время оставался на ногах. Мне казалось, что если я попытаюсь голодным идти до утра, то просто потеряю сознание – и мне придет конец. Но где и каким образом я мог раздобыть хоть какую-нибудь еду в том странном и негостеприимном месте, в котором оказался, да еще глухой ночью?

Не знаю, как долго я шел и какое расстояние преодолел. С каждым ярдом мне все труднее становилось передвигать словно налитые свинцом ноги. Я был полностью измотан – душевно и физически. У меня больше не оставалось ни сил, ни мужества. А главное, меня переполняла страшная, неведомая мне прежде тоска – она мучила настолько, что хотелось закричать. Помнится, почувствовав очередной приступ слабости и головокружения, я прислонился к какому-то частоколу. В этот момент я думал о том, как было бы хорошо, если бы ко мне пришла смерть и покончила со мной быстро и безболезненно. Я принял бы ее как друга, который пришел мне на помощь! Невыносимо мучительной была не она, а агония медленного, шаг за шагом, умирания.

Прошло несколько минут, прежде чем я пришел в себя настолько, чтобы оторваться от забора и снова двинуться вперед. Я то и дело спотыкался о какие-то неровности и выбоины проселочной дороги. В какой-то момент меня качнуло вперед, и я упал на колени. Я был настолько слаб и беспомощен, что в течение нескольких секунд пребывал в этом положении и, кажется, был готов к тому, чтобы провести на этом месте всю ночь. Должно быть, она тянулась бы долго, очень долго, целую вечность.

Поднявшись в конце концов на ноги, я прошел по дороге, должно быть, еще пару сотен ярдов, хотя мне они показались двумя милями. А затем на меня снова навалилась дурнота, причиной которой, по-видимому, был мучивший меня голод. Окончательно обессилев, я неловко задел невысокую каменную ограду, которая шла вдоль края проселка. Если бы не она, я бы, наверное, просто упал пластом. Дальше последовал приступ, аналогичный тому, какой я пережил некоторое время назад. Мне показалось, что он продолжался несколько часов, хотя на самом деле прошли, должно быть, секунды. Когда же я снова пришел в себя, у меня возникло ощущение, словно меня грубо разбудили после короткого, неспокойного забытья. И первое, что я почувствовал, была страшная боль. Помнится, я громко воскликнул:

– Господи, чего бы я сейчас только не сделал за кусок хлеба!

Я в исступлении огляделся – и увидел, что позади меня, совсем рядом, находится дом. Он был невелик и походил на те строения, которые называют коттеджами на одну семью. Они вырастают вокруг Лондона, словно грибы после дождя, и очень часто сдаются внаем по цене от двадцати пяти до сорока фунтов в год. Домик был двухэтажный, отдельно стоящий – во всяком случае, в тусклом ночном свете я не увидел никаких других строений на расстоянии двадцати-тридцати ярдов от него. На верхнем этаже имелось три окна – на всех занавески были плотно задернуты. Входная дверь располагалась по правую сторону от меня. К ней вела устроенная в невысокой ограде небольшая деревянная калитка.

Дом располагался настолько близко к проселочной дороге, что, протянув руку через ограду, я мог коснуться любого из окон нижнего этажа. Их было два, одно из них с эркером. Оно было открыто – приподнятую центральную створку отделяло от подоконника примерно шесть дюймов.

Глава 2. Внутри

Я осмотрел дом, перед которым стоял, с почти противоестественными для меня вниманием и дотошностью и, если можно так выразиться, мысленно сфотографировал его во всех, даже самых мелких деталях. Еще совсем недавно я практически ничего не видел, теперь же мог разглядеть все, причем с поразительной остротой и ясностью.