Читаем Жуков. Маршал на белом коне полностью

3) Нами арестованы — начальник связи фронта Григорьев, начальник топографического отдела фронта Дорофеев, начальник отделения отдела укомплектования фронта Кирсанов, инспектор боевой подготовки штаба ВВС Юров и начвоенторга Шейнкин».

Впрочем, изрядно демонизированный историками Мехлис был всего лишь не знавшей пощады и жалости дубиной в руках Сталина. И видимо, свою «миссию» на протяжении всей войны понимал правильно и совершенно определённо. Упорно и напролом гнул линию Хозяина, и всё ему сходило с рук. Даже гибель дивизий и корпусов он никогда не считал следствием своих неверных решений и близко к сердцу, к примеру, так, как член Военного совета Юго-Западного фронта Вашугин, подобные провалы не принимал.

У Жукова с Мехлисом были всегда плохие отношения. Началась эта неприязнь ещё на Халхин-Голе, когда начальника Главного политуправления РККА прислали в Монголию в район боевых действий «проверить» Жукова. Видимо, уже тогда между ними произошло нечто похожее на «разговор» с Куликом или со Штерном. Мехлис начал энергично давать советы штабу 1-й армейской группы, как лучше бить японцев. Его сдержанно выслушивали, но поступали так, как считали нужным. Вскоре он был отозван из зоны боевых действий. К 1941 году взаимная неприязнь Жукова и Мехлиса приняла характер устойчивый и, как впоследствии оказалось, непреодолимый. Судя по их стычкам, Мехлис считал, что Жуков держит камень за пазухой, то есть является замаскированным врагом. А Жуков презирал Мехлиса как бездарного военного, комиссара по особым поручениям, и не пропускал случая остудить его комиссарский пыл. Но, странное дело, фрагмент «Воспоминаний и размышлений» почти повторяет, пусть в урезанной редакции и более сдержанном тоне, телеграмму Мехлиса Сталину.

Не пытаясь быть адвокатом своего героя, скажу лишь: время было суровое, жестокое и требовало адекватных решений, и мы должны быть благодарны своим дедам и прадедам за то, что тогда, в тех страшных обстоятельствах у них хватило силы воли и характера переломить ход событий, выправить положение на фронтах и победить.

Дневниковые записи командующего группой армий «Центр» фельдмаршала фон Бока дают исчерпывающий рисунок событий тех дней. Прошу обратить внимание на динамику изменения настроения автора дневника.

«29/6/41. Наши потери нельзя назвать незначительными. Тысячи русских солдат скрываются в лесах в нашем тылу; некоторые переодеты в гражданскую одежду. Когда им станет нечего есть, они обязательно выйдут из лесистой местности. Однако выловить их всех не представляется возможным, принимая во внимание обширность этих территорий. За 100 километров от линии фронта, в Семятичах, 293-я дивизия продолжает сражаться за несколько сильно укреплённых дотов, которые ей приходится брать штурмом один за другим. Несмотря на сильнейший артиллерийский огонь и использование всех имеющихся в нашем распоряжении современных средств нападения, гарнизоны этих дотов упорно отказываются сдаваться.

30/6/41. Ездил из Белостока, где нашими войсками захвачены армейские склады русских, в штаб-квартиры XII корпуса и 23-й дивизии (Хеллмих), части которой я встретил на марше. Люди свежи, но лошади на пределе — во время передвижения по этим дорогам им следует выдавать двойную порцию овса.

Дорога Белосток — Волковыск на всём своём протяжении являет сцены полного разгрома. Она загромождена сотнями разбитых танков, грузовиков и артиллерийских орудий всех калибров. Люфтваффе неплохо потрудились, обрабатывая отступающие колонны. Здесь противнику был нанесён тяжёлый удар.

Полевые командиры рапортуют, что русские делают вид, будто сдаются, после чего открывают по нашим войскам ураганный огонь. Подобные действия так обозлили наших людей, что они убивают на своём пути всех подряд. Впрочем, русские с нами тоже не церемонятся и, согласно рапортам, добивают наших раненых.

Когда вечером вернулся домой, обнаружил, что наши дела на правом крыле 4-й армии между реками Зельвянка и Шара всё ещё оставляют желать лучшего!

2/7/41. Утром позвонил Браухич и попросил проинформировать его о намерениях группы армий. Три проблемы вызывают у него озабоченность. Первая: обладают ли танковые группы достаточными силами для того, чтобы завтра перейти в наступление; вторая: хорошо ли подготовлены танковые группы в смысле снабжения; и третья, которая беспокоит его более всего: в состоянии ли оставшиеся танковые части сдерживать оказавшиеся в восточном “котле” крупные силы противника. Мне в значительной степени удалось развеять его сомнения, хотя я не мог не поставить его в известность о том, что материальное обеспечение танковых групп оставляет желать лучшего, поскольку говорить об устройстве баз снабжения в Минске пока не приходится.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное