Жуков. Портрет великого полководца

Японское командование, ощутив на своей армии мощь и силу Красной Армии и блистательное руководство военной операцией на Халхин-Голе Г. Жуковым, перестало вынашивать планы овладения советской территорией на Дальнем Востоке, к чему усиленно его подталкивал Гитлер в первые годы Второй мировой войны. Токио повернуло свою захватническую политику в сторону США, Китая и стран дальней Азии. Очень много выиграл от победы на Халхин-Голе Советский Союз. Страна продемонстрировала всему миру свою возросшую военную мощь, и это заставило Гитлера осенью 1939 г. вынашивать первоочередные планы войны не на востоке, а на западе – против Франции и Англии. После победы на Халхин-Голе Г. Жуков продолжал командовать 1-й армейской группой, где он с глубокой тревогой узнал, что наркоматом обороны принято решение расформировать механизированные корпуса, имевшиеся в Красной Армии, из-за «глубоко ошибочного мнения, что дни танков сочтены»⁴

. Он даже попытался вмешаться и отговорить руководство наркомата обороны от этого неверного решения, но ничего не добился, а только навлек на себя недовольство со стороны двух маршалов – К. Ворошилова и Г. Кулика.

Генерал Д. Павлов, участвовавший в гражданской войне в Испании и возглавивший в 1938 году автобронетанковое управление Красной Армии, был инициатором и активным сторонником этой точки зрения. В подтверждение своего взгляда он ссылался на Англию и Францию, где тоже культивировалась мысль, «что независимые танковые силы – иллюзия, и что роль танков более скромна, но в высшей степени важна в поддержке наступления пехоты»⁵

. Кроме того, на основе опыта марша 15-го танкового корпуса в западные районы Белоруссии в конце сентября 1939 г. он доказывал неуправляемость танкового корпуса на марше и необходимость иметь в составе бронетанковых войск танковые отдельные бригады⁶

.

Эти взгляды совпадали с мнением наркома обороны маршала К. Ворошилова, еще в 1934 году заявившего на Военном совете, «что такое крупное соединение, как танковый корпус, – дело надуманное, и придется, очевидно, от него отказаться»⁷

. Сталин долго не соглашался с таким решением, но три высоких правительственных комиссии, во главе которых стояли А. Андреев, Л. Каганович, а потом и председатель правительства В. Молотов, согласились с решением военных, и механизированные корпуса в конце 1939 – начале 1940 года были расформированы. Успешные боевые действия пяти танковых и механизированных бригад под командованием Жукова в боях на Халхин-Голе не смогли перевесить негативного опыта, вынесенного Павловым из войны в Испании. Это решение явилось одной из грубейших ошибок предвоенного строительства Красной Армии, которая дорого стоила Советскому Союзу в начале Великой Отечественной войны.

Генерал Г. Жуков, одержавший убедительную победу над японской армией и устранивший угрозу расширения влияния Японии на Дальнем Востоке, был надолго забыт в наркомате обороны, где маршалы К. Ворошилов и Г. Кулик упивались собственной славой героев Гражданской войны и не переносили вокруг себя тех, кто мог бы ее затмить. О Жукове вспомнил Сталин в тяжелое для страны время, когда победа фашистской Германии над Францией уже не вызывала никакого сомнения. В Москве прекрасно осознавали, что молох войны неумолимо повернут в сторону Советского Союза и что отпущенное стране мирное время надо было максимально использовать для наращивания военной мощи, поэтому подготовка военных кадров для предстоящей войны была в центре внимания советского правительства. 2 июня 1940 г. Сталин тепло принял Г. Жукова, и они на нескольких встречах, подолгу, со знанием дела, обсудили сначала итоги военной операции советских войск в Забайкалье. Генерал не без гордости заявил, что в основе успеха всех боевых действий на Халхин-Голе лежали смелые и маневренные действия бронетанковых частей по разгрому и уничтожению японской армии, и оба собеседника согласились с тем, что нужно как можно быстрее возрождать бронетанковые и механизированные войска⁸. Первая встреча с вождем, как часто называло Сталина его близкое окружение, у Г. Жукова оставила глубокий след: «На прием к нему шел сильно волнуясь. Возвратясь в гостиницу „Москва“, нахожусь под впечатлением разговора с членами Политбюро. Внешность И.В. Сталина, его негромкий голос, конкретность и глубина обсуждений, осведомленность в военных вопросах, внимание, с которым он слушал доклад, произвели на меня большое впечатление»⁹.