ЖУРНАЛ «ЕСЛИ» №10 2007 г.

– Как же ее отмести, если пятнадцать человек заболели? Разом? – возмутилась Ангелина Докукина.

– Подозрительно, – солидно кивнул Женя Емельянов. Работал он молочником, на клонировании молочных протеинов, и после доктора Рейнгардта считался самым продвинутым биологом убежища.

– Колдовство, колдовство, – раздались возгласы с разных сторон.

– Вы в это верите? – спросил я.

– Верим, – дружно ответила едва ли не половина собравшихся.

Да, в нашем убежище работает термоядерный реактор… А обслуживающие его люди верят в колдовство, причем примитивное, с использованием ритуальных предметов.

– Значит, будем разбираться с розой. А эпидемию попытается локализовать доктор Рейнгардт.

– Хорошо, – солидно кивнул наш эскулап.

– Итак, кто ночью или утром был вдали от других? Кто мог зайти в теплицу к Распопову?

Старик, который приковылял на ужин, подал голос:

– В семь утра роза на месте была. Росла. Я ею любовался. А в десять исчезла. Исчезла…

– В десять или все же до десяти?

– В десять увидел я, что ее нет.

Стало быть, три часа теплица оставалась без присмотра. Что делал в это время Распопов, неважно. Может быть, ходил договариваться насчет льда – сам он на поверхность не поднимается. Или грел свои старые кости в постели. Мог читать книгу. Любовь к чтению, пожалуй, единственное, что объединяет его с библиотекарем, Лидией Игнатьевной.

– Расследуй, кто это сделал, Егор! – подал голос из угла мрачный Трофим Соболь. – У моей младшенькой, кажется, поднимается температура. Если кто на самом деле наколдовал болезнь – лучше ему убираться из убежища.

У Соболя трое детей, которых он любит до беспамятства. Да и кто из нас не любит детей – своих ли, чужих ли? Только не в любви тут дело. Как бы до самосуда не дошло на почве ненависти. Решат люди, что колдуньи виноваты – и тогда… В убежище БЗБ-11 лет десять назад сожгли ведьму. Может, она и не ведьмой была, но факт, что заперли ее в собственной комнате и подпалили. В дыму, без кислорода она задохнулась за десять минут. За эту дикую выходку БЗБ-11 тогда советом старейшин было решено расформировать, помещение законсервировать, людей распределить по другим убежищам. Жители пытались протестовать, да только как им электроэнергию отключили – так и сдались. Замерзать никому не хочется.

Наше убежище обслуживает реактор, электричество не отключат, да только и мы долго не протянем. Закроют доступ на ледник – и все. Недолго реактор проработает. И не только в этом дело. Зависим мы друг от друга – неважно, реактор у тебя, завод по производству протеинов или тепличное хозяйство… Рис в домашних теплицах не вырастишь! Не от холода умрешь, так от голода.

– В общем, все дела оставьте и на собеседование в мой кабинет. Сразу после ужина, – приказал я. – У кого свидетели есть, что с семи до десяти глаз друг с друга не спускали – весте приходите. Не меньше трех человек. У кого нет – по одному. И позже.

Из восьмидесяти пяти человек семьдесят семь оказались, как прежде говорили, «с алиби». Весь реакторный отсек, да дети – их в садовую и школьную комнаты как раз к семи ведут, плюс учителя, плюс воспитатели, те, у кого теплицы по соседству, добытчики, что на промысел еще в шесть утра ушли.

Остались оба наших ледовозчика: Вадим Шмаков и Саша Ковалев. Первый задержался с выходом, а второй лежал в лазарете один. Доктор Рейнгардт тоже бродил неведомо где. Говорит, литературу медицинскую изучал у себя в комнате. Еще в подозреваемые записали Лену Иванову, тепличка которой поодаль от всех сооружена, хорошенькую девчушку лет семнадцати. Ну, с Машей Волковой ясно – никакого алиби, и вообще, личность она крайне подозрительная. Ее коллега по цеху, но совсем не подруга Люда Борисова тоже, как назло, якобы спала в это время – чувствовала себя плохо. Библиотекарь Лидия Игнатьевна на отшибе живет, на отшибе работает. Может, захотела розу в память о прежних временах? И сам я тоже много один бродил. Для себя я не подозреваемый, но люди могут плохое подумать.

К полуночи я составил список, вернулся в свою комнату. Сын давно сопел в кроватке, жена еще не спала – смотрела старый, потертый лазерный диск на древнем, чиненном-перечиненном видеопроигрывателе.

– А ты, солнышко, розу не брала? – поинтересовался я. У жены алиби – вместе со всеми в реакторном работала, ну так ей после принести могли. И вообще, реакторный отсек под подозрением. Там вроде бы каждый на виду, но закутков много.

– Зачем мне ее брать?

– Мало ли… Колечко ведь у тебя золотое было. Я дарил. Да и вообще…

– Было колечко, теперь нет, – отозвалась жена. – И не только ты дарил – сама зарабатывала. Я же не в рабстве у тебя…

Тон ее мне совсем не понравился, но настаивать я не стал. А заявления эти насчет рабства – из фильмов. Сейчас все мы друг у друга в рабстве. И тесно, и душно, а куда от людей денешься? Один пропадешь, в лес жить не уйдешь. Не осталось лесов, и убежищ на одного человека нет.