Журнал «Если», 2007 № 05

Примерно в это время мой интерес к работам Зимы пробудился вновь. Я посетила одно из его «лунных обертываний»: заключение целого небесного тела в голубую емкость с крышкой, похожей на шляпу. Два месяца спустя он покрыл весь экваториальный пояс газового гиганта голубыми пятнами, и я была свидетельницей этого события. Через полгода изменился химический состав поверхности кометы, проходившей вблизи Солнца, так что она распустила голубой хвост, забрызгав всю Солнечную систему. Но я ни на шаг не приблизилась к цели. Продолжала просить об интервью и неизменно получала отказы. Я знала одно: в одержимости Зимы есть нечто большее, чем простой каприз художника. И без понимания сути этой одержимости у меня выйдет не история, а всего лишь анекдот. Я не специализируюсь на анекдотах.

Поэтому я ждала и ждала. И вдруг узнала о последнем шедевре Зимы. Я отправилась в фальшивую Венецию на Мюреке, даже не надеясь на интервью. Я просто должна была оказаться там.

Раздвинув стеклянные двери, мы вышли на балкон. По обе стороны белого стола стояли два простых белых стула. На столе — напитки и ваза с фруктами. За неогражденным балконом круто спускалась к морю бесплодная земля, позволяя увидеть набегающий на песок прибой. Вода была спокойной и манящей. Опускающееся за горизонт солнце отражалось в ней серебряной монетой.

Зима жестом пригласил меня сесть.

— Красное или белое, Кэрри?

Я открыла рот, но не издала ни звука. Обычно в краткий миг между вопросом и ответом за меня делала выбор AM, теперь же отсутствие подсказки сбило меня с толку.

— Думаю, красное, — решил за меня Зима. — Если, разумеется, у вас нет принципиальных возражений.

— Не то чтобы я не могла сама решать подобные вещи, — пробормотала я.

Зима налил мне бокал красного и поднял к небу, чтобы полюбоваться цветом и прозрачностью.

— Разумеется, — кивнул он.

— Просто все это несколько странно для меня.

— Но здесь не должно быть ничего странного. Именно так вы жили сотни лет.

— Хотите сказать, естественной жизнью.

Зима налил красного вина и себе, поднес к лицу, вдыхая аромат. — Да.

— Но что же естественного в том, чтобы прожить тысячу лет? — пожала я плечами. — Моя органическая память достигла точки насыщения примерно семьсот лет назад. Голова похожа на дом, где слишком много мебели. Для того, чтобы что-то внести, нужно прежде что-то вынести.

— Давайте для начала обратимся к вину, — предложил Зима. — Обычно вы полагаетесь на совет AM, верно?

— Естественно.

— И AM всегда предлагает одну из двух возможностей? Например, всегда красное или всегда белое вино?

— Все не так просто, — возразила я. — Имей я какие-то предпочтения, AM неизменно рекомендовала бы один сорт вина. Однако иногда мне нравится красное вино, иногда — белое, а иногда я вообще не хочу вина.

Я надеялась, что моя досада не слишком очевидна. Но после замысловатой затеи с голубой карточкой, роботом и такси не хватало еще обсуждать с Зимой собственную несовершенную память.

— В таком случае ваш выбор произволен? И AM все равно, что назвать — красное или белое?

— Нет, это не совсем так. AM следует за мной сотни лет. Она видела, как я пью вино тысячи раз, в тысяче различных ситуаций. И знает с высокой степенью надежности, что мой выбор будет обусловлен определенными параметрами.

— И вы беспрекословно следуете совету? Я пригубила вино.

— Конечно. Не будет ли ребячеством делать все наперекор, только чтобы самоутвердиться? Кроме того, обычно я вполне удовлетворена предлагаемым выбором.

— Но если не игнорировать эти советы хотя бы время от времени, не станет ли ваша жизнь набором предсказуемых реакций?

— Может быть, — кивнула я. — Но разве это так уж плохо? Главное, что я счастлива.

— Я вас не критикую, — улыбнулся Зима, откидываясь на спинку стула и словно рассеивая этим движением напряжение, вызванное довольно бесцеремонным допросом. — В наши дни не так много людей пользуется AM, верно?

— Мне трудно сказать.

— Менее одного процента всего населения Галактики. Зима снова понюхал вино и посмотрел на небо через бокал.

— Почти все остальные смирились с неизбежным.

— Необходимы приборы, чтобы управлять тысячелетней памятью. И что тут зазорного?

— Приборы, да, но другого порядка, — возразил Зима. — Нейронные имплантанты, внедренные в самосознание пациента. Неотличимые от биологической памяти. Вам не придется расспрашивать AM о выборе вина и не придется ждать подтверждения. Вы просто будете точно знать.

— А в чем разница? Весь мой прошлый опыт записан прибором, который сопровождает меня повсюду, где бы я ни была. Прибор не упускает ничего и настолько эффективен, что заранее предвосхищает вопросы, так что мне почти не приходится спрашивать.

— Но прибор уязвим.

— Время от времени он требует проверки. И не более уязвим, чем куча имплантантов у меня в голове.

— Вы правы, разумеется. Но у меня есть более веский аргумент, причем не в пользу AM. Прибор слишком совершенен — и не умеет ни забывать, ни искажать.

— Но разве не в этом его назначение?