Журнал Наш Современник №1 (2002)

Однако смерть — как мы уже знаем из этого рассказа — не отчаивается, какие бы поражения она ни потерпела. Она по-прежнему сильна и продолжает парить над местом схватки. Смерть выскользнула из-под раздавившей змею ноги отца и воплотилась в другую змею, поджидавшую его на пути к дому; когда отец протянул руку к засохшему кусту, который был нужен ему, чтобы разжечь огонь в очаге, он ухватился за прятавшуюся там вторую змею, и та ужалила его. Он уже не находился в пустынной отдаленной местности; но смерть была уверена, что именно это сработает в ее пользу, поскольку отец лишится той воли к сопротивлению, которая была у него, когда он был вдали от дома в одиночестве, и собственная гибель в силу этого представлялась ему особенно трагичной; все это побудило его тогда бороться за жизнь, используя любые возможности. На этот раз вокруг него были люди, и надежда, что можно положиться на них, что они помогут, должна была размыть его волю к борьбе; смерть ожидала, что этот упорно сопротивляющийся противник теперь не ускользнет от нее, однако она не поняла, что избранный ею метод глуп: ведь она укусом первой змеи сделала отцу прививку против яда, сама того не осознав. Второй укус поэтому заставил его страдать, но не оказался смертельным.

Отец продолжал жить. А смерть продолжала свои усилия. Отец продолжал сопротивляться ей. А смерть продолжала охоту за ним.

Дойдя до этого места в нашем повествовании, мы можем сказать: смерть во всех предыдущих случаях поступала как мужчина, а затем поступила как женщина. Но здесь возникает подозрение. Даже когда она воплотилась в змею, сопротивляться ей надо было так, как будто это — мужчина. Ядовитая змея — заклятый враг, и поскольку она враг, то, следовательно, подобна мужчине. Она сражалась, как сражались эритрейские или итальянские солдаты у Кардабийи. Относительно сути смерти мы вновь повторяем вопрос, с которого начали этот рассказ: мужчина это или женщина? Мы уже отмечали: если это мужчина, то следует сопротивляться ему до конца, а если это — женщина, то следует в последний момент уступить ей.

И все-таки я в конце концов убедился, что смерть — женщина, поскольку отец сдался ей в последний момент 8 мая 1985 года, как будто он имел дело не с всадником с обнаженным мечом, вид которого у мужественного человека — каким был отец — породил бы желание биться.