Журнал Наш Современник №1 (2002)

Так случилось, что все мы, в общем, пропустили семидесятилетие нашего друга. Казалось, что Вадиму Кожинову чествования и не нужны. Мы не успели увидеть Вадима старым, а увидеть близкого человека в истории, на расстоянии — не дано современникам. Так он и жил: легкий, худощавый, не обремененный регалиями. Работал день и ночь, а никогда не говорил: “подождите, я занят”. Щедро отдавал, ничего не ожидая взамен. Счастливый своим призванием и своими друзьями, счастливый жизнью, которая пела в нем. И казалось, что так будет всегда...

Когда друг становится министром, все равно мы дружим с тем мальчишкой, которого встретили на заре жизни. Слава Богу, Вадим Кожинов не стал министром, но высокое имя обрел. Одну из своих книг Вадим подарил мне с надписью — “к пятидесятилетию нашей дружбы”. Человек разнообразнейших дарований, Вадим оставался для меня прежде всего поэтом — во всем. Таков, мне кажется, “сокрытый двигатель” яркой натуры человека, что был всегда — “юноша веселый”.

Петр Палиевский как-то сказал о Пушкине, что это был христианин, наиболее расположенный к диалогу с атеистом, и вместе с тем атеист, открытый для общения с христианином. С позволения автора этой красивой формулы (не вникая в нее по существу), решаюсь сказать, что Вадим Кожинов — славянофил, ведущий диалог с западниками, и западник, симпатизирующий славянофилам.

Русский характер... Бесшабашный заводила на миру, созидающий целые фолианты. И — “сын гармонии”, готовый увлечься уличным певцом. Историк, безошибочно достающий с книжной полки необходимый источник, помнящий бесчисленные статистические данные. И поклонник муз, читающий наизусть страницы летописей, едва ли не всего Пушкина, Тютчева, Фета... “Гуляка праздный”, “бродяга и артист”, который никогда бы не стал академиком, — хотя бы потому, что не придавал слишком большого значения своей персоне (впрочем, зная себе цену).

Вадим не обиделся, когда я — в студенческие наши годы — сказал ему: “Ты играешь в карты с таким видом, будто играешь в шахматы”. Это было во время одного из наших ночных бдений. Вадим рассмеялся: “Правильно!” И процитировал: “Он и в карты, он и в стих, и так неплох на вид”.

Для ученых — своего рода интеллектуальный “хулиган”, как звали себя и Маяковский, и Есенин; “возмутитель” спокойствия, нарушитель порядка, тяготевший, однако, в своих трудах к созданию систем, которых не было ни в одном учебнике, ни в одной монографии.