Журнал Наш Современник 2007 #7

И преобладающее большинство российской интеллигенции, являвшей собой постоянно возраставшую идеологическую и политическую силу, соблазнилось западнической догмой. Она казалась более реалистической, ибо речь шла о преобразовании России в соответствии с действительно существовавшим в Европе общественным строем, тогда как славянофильская догма во многом апеллировала к уже несуществующей "исконной" Руси. Кроме того, западничество выдвигало на первый план идею (или, вернее, миф) прогресса, которая, начиная с XVII-XVIII вв. (ранее считалось, в общем, "золотой век" - позади), стала приобретать все более вдохновляющий характер для все более широкого круга людей. Тогда как "славянофильство" воспринималось как выражение консерватизма или даже реак-ционности1, имеющих негативный смысл в сознании большинства людей.

К началу ХХ в. преобладающая часть идеологически и политически активных людей во всех слоях населения России снизу доверху полагала, что существующий строй должен быть кардинально изменен. Двухсотлетняя послепетровская империя, действительно, изжила себя, хотя это, разумеется, сложнейший и требующий развернутого исследования вопрос. Поэтому, за неимением места, ограничусь замечаниями общего порядка.

Либеральная (революционная) и, позднее, советская пропаганда вбила в головы людей представление, будто бы Россия в конце XIX - начале ХХ вв. переживала застой и чуть ли не упадок, из которого ее, мол, и вырвала революция. И мало кто задумывался над тем, что великие революции совершаются не от слабости, а от силы, не от недостаточности, а от

избытка. Английская революция 1640-х гг. разразилась вскоре после того, как страна стала "владычицей морей", закрепилась в мире от Индии до Америки; этой революции непосредственно предшествовало славнейшее время Шекспира (как в России - время Достоевского и Толстого). Франция к концу XVIII в. была общепризнанным центром всей европейской цивилизации, а победоносное шествие наполеоновской армии ясно свидетельствовало о тогдашней исключительной мощи страны. И в том, и в другом случае перед нами - пик, апогей истории этих стран - и именно он породил революции.

И абсурдно думать, что в России дело обстояло противоположным образом. Если вспомнить хотя бы несколько самых различных, но, без сомнения, подлинно "изобильных" воплощений русского бытия 1890-1910 гг. - Транссибирскую магистраль, свободное хождение золотых монет, столыпинское освоение целины1 на востоке, всемирный триумф Художественного театра, титаническую деятельность Менделеева, тысячи превосходных зданий в пышном стиле русского модерна, празднование трехсотлетия Дома Романовых, первенство в книгоиздании, расцвет русской живописи в творчестве Нестерова, Врубеля, Кустодиева и других - станет ясно, что говорить о каком-либо "упадке" просто нелепо.

Революции устраивают не нищие и голодные: они борются за выживание, у них нет ни сил, ни средств, ни времени готовить революции. Правда, они способны на отчаянные бунты, которые в условиях уже подготовленной другими силами революции могут сыграть огромную разрушительную роль, но именно и только - в уже созданной критической ситуации2.

Ныне многие авторы склонны всячески идеализировать положение крестьянства до 1917-го или, точнее, 1914 г. Ссылаются, в частности, на то, что Россия тогда "кормила Европу". Однако Европу кормили вовсе не крестьяне, а крупные и технически оснащенные хозяйства сумевших приспособиться к новым условиям помещиков и разбогатевших выходцев из крестьян, использующие массу наемных работников. Когда же после 1917 г. эти хозяйства были уничтожены, оказалось, что хлеба на продажу (и не только для внешнего, но и внутреннего рынка) - товарного хлеба в России весьма немного (вопрос этот исследовал виднейший экономист В. Немчинов3, выводы которого и послужили для Сталина главным и решающим доводом в пользу немедленного создания колхозов и совхозов). Крестьяне же - и до 1917 г. и после него - сами потребляли основное количество выращиваемого ими хлеба, притом многим из них до нового урожая его не хватало.

Все это вроде бы противоречит сказанному о бурном росте России. Какой же рост, если крестьяне - преобладающее большинство населения - в массе своей бедны? Но, во-первых, и в жизни крестьянства в начале века были несомненные сдвиги (есть серьезные основания полагать, что, в конечном счете, всестороннее развитие России подняло бы уровень жизни крестьян). А во-вторых, самое мощное развитие не могло за краткий срок преобразовать бытие огромного и разбросанного по стране сословия. И, поскольку средние урожаи хлебов оставались весьма низкими, крестьян легко было поднять на бунты, "подкреплявшие" революционные акции в столицах. Для главных революционных сил - предпринимателей, интеллигенции и квалифицированных рабочих - бедность большинства крестьян (а также определенной массы деклассированных элементов - "босяков", воспетых Горьким) являлась необходимым и безотказно действующим аргументом в борьбе против строя.