Журнал Наш Современник 2009 #2

Я ожидал, что он станет угрожать, будет кричать, как орал на меня, командира взвода автоматчиков, под Житомиром в ноябре сорок третьего года другой допрашивавший меня старший лейтенант, наглый подвыпивший малый: "…Я тебя, вражий сучонок, расколю до ж…, а дальше сам развалишься!… Выкладывай сразу - с какой целью! - Быстро!!!". Я попал как кур в ощип, именно этого - с какой целью? - я не знал и представить не мог, и не понимал, потому что случилось несуразное, совершенно невообразимое. При переброске дивизии после взятия Киева в рокадном направлении на юг под Житомир двое автоматчиков из моего взвода втихаря запаслись американским телефонным проводом. Нашими соседями на марше оказались военнослужащие корпусной кабельно-шестовой роты, они и заметили тянувшийся вдоль шоссе этот отличный, оранжевого цвета особо прочный провод и, располагая кошками для лазанья по столбам, вырезали свыше двадцати пролетов - он был им нужен про запас, для дела, ну а моим-то двум дуракам зачем он понадобился?… Однако, поддавшись стадному чувству, они выпросили себе по нескольку метров. Как выяснилось, это была нитка высокочастотной, так называемой правительственной линии, и несколько часов штаб соседней армии не имел связи ни со штабом фронта, ни с Генеральным штабом; предположили, что совершена диверсия, и шум поднялся страшенный. Когда на ночном привале в хату, где разместились остатки взвода, ввалился командир роты с двумя незнакомыми мрачноватого вида офицерами, вооруженными новенькими автоматами, и, присвечивая фонариками, стали шмонать вещевые мешки, я, естественно, не мог ничего понять. А когда обнаружили и вытащили мотки ярко-оранжевого заграничного провода, я только растерянно-оторопело спросил бойцов, зачем они его взяли. Один из них, убито глядя себе под ноги, проговорил: "Уж больно красивый… " Наверно, я сгорел бы там, под Житомиром, как капля бензина, но меня и обоих солдат не отдал Астапыч, заявивший, что накажет нас своей властью, а двое офицеров из корпусной кабельно-шестовой роты и четверо рядовых и сержантов попали "под Валентину"…

Был я тогда начинающим командиром взвода, робким желторотым фен-дриком, и потому принял и ругань, и угрозы как должное, как положенное… Однако с той поры я прошел войну и уже более года командовал ротами - разведывательной, стрелковой и автоматчиков, - я был теперь не тот, совсем другой, и заранее решил, что в самой резкой форме поставлю следователя на место и дам ему понятие о чести и достоинстве русского офицера, как только он начнет драть глотку. Но этого не произошло: он говорил тихо и вежливо, обращался ко мне исключительно на "вы" и ни разу не повысил голос.

С полчаса, как бы доверительно беседуя, он расспрашивал меня о моей службе и жизни, о родственниках, интересовался, с кем я переписываюсь, кому и на какую сумму высылаю денежный аттестат. Я говорил, а он все время делал заметки на листе бумаги.

Поначалу я решил, что он из контрразведки, но когда расписывался, что предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний, прочел, что он - следователь военной прокуратуры бригады, старший лейтенант юстиции Здоровяков; ни его щуплое телосложение - соплей перешибешь, смотреть не на что, - ни его болезненно-бледное лицо никак не соответствовали этой фамилии.

Он неторопливо задавал мне вопросы и записывал мои показания в протокол, разговаривали мы в полном согласии и взаимопонимании, пока не добрались до главного - до текста злосчастного частушечного припева. Когда я, глядя в некую точку на его лбу - пальца на два выше переносицы, - сообщил, что Щербинин пел "в Андреевку", он, отложив ручку, с интересом посмотрел на меня, а затем спросил:

- Вы что, были в состоянии алкогольного опьянения?

- Никак нет! - доложил я и для убедительности добавил: - Чтобы опьянеть, мне надо выпить литра полтора-два!…

Я крепенько приврал и тут же испугался своей наглости и того, что он уличит меня во лжи.

- Может, у вас плохо со слухом? - продолжал он. - Вы не ослышались?

- Никак нет! Ослышаться я не мог.

- И вы утверждаете, что Щербинин пел "в Андреевку", а не "в Америку"?

- Так точно! "В Андреевку"! - подтвердил я, фиксируя взглядом все ту же точку над его переносицей.

Он некоторое время в молчании, озадаченно или настороженно рассматривал меня - я ни на секунду не отвел глаз от его лба, - а затем спросил:

- Вы, Федотов, ответственность за дачу ложных показаний осознаете?

- Так точно!

- Не уверен, - усомнился он и раздумчиво повторил. - Не уверен… Мне доподлинно известно, что Щербинин пел "в Америку", и свидетели это подтверждают, а вы заявляете "в Андреевку". С какой целью?

Насчет "свидетели подтверждают" я не сомневался, что он берет меня на пушку, я знал, что все восемь офицеров должны показать одинаково - "в Андреевку", - но следователь об этом не подозревал, и в душе у меня появилось чувство превосходства над ним.