Журнал Наш Современник №3 (2001)

Так что же такое Америка? Что за люди американцы — люди, общенье которых с другими сводится к фразе “это твои проблемы”, и представленье которых о тяготах жизни не простирается дальше сломавшихся кондиционеров?

Попробую, более не отвлекаясь на частности, выразить суть американского образа жизни, как я ее понимаю. Разумеется, при этом будет упрощена и огрублена живая картина реальности — но это издержки, неизбежные при попытке выявить суть, сердцевину проблемы.

Американский мир — плоский и “отшлифованный” мир, мир поверхностей и подобий. Американец стремится существовать среди идеальных и гладких поверхностей — чтоб ни взгляд, ни душа не запнулись бы, не зацепились о какой-нибудь дискомфорт, заусенец, зазубрину мира. Удобство, приятность, необременительность жизни становится главною целью; терпеть и бороться с чем-либо американец готов лишь затем, чтоб достичь ничем не омрачаемого комфорта.

Здесь уместно напомнить о трансформации слова “комфорт”. В средневековых переводах Библии на английский язык это слово обозначало, ни много ни мало, нисхожденье Святого Духа. Позднее “комфорт” стал синонимом “утешения”: смысл слова снизился, но остался весомым. Теперь же “комфорт” означает всего лишь удобство.

Но достойно ли человека стремление жить в абсолютно комфортном, необременительном мире? Что стоит за всеобщим отходом от сущностей — к видимостям, от живой глубины бытия — к примитивному, плоскому миру подобий? Что означает отказ от высот и глубин, от онтологических “вертикалей” — что станется с человеком, когда он откажется нести бремя неизбывно трагического человеческого бытия?

Философ Мераб Мамардашвили говорил: “Человек есть непрерывное усилие стать человеком”. Жизнь, лишенная груза и боли бытийности — человеческой жизнью уже не является. Абсолютный комфорт (в современном его понимании) есть даже не смерть — ибо смерть как-то все же относится к бытию, — но нечто иное и более страшное: небытие.

Облегчение бремени человеческого существования — не то облегчение внешних условий жизни, что способствует проявлению и раскрытию человеческой сути и, тем самым, ведет к укрепленью бытийности человека, — а облегчение, снимающее груз души, бремя совести и обязательства долга — есть страшный соблазн, есть угроза тому человеческому, что и делает нас людьми. Недаром народная русская речь иной раз ставит знак равенства между словом “облегчить” и словом “убить”: “облегчили, мол, старичка, взяли грех на душу...”

Люди, подпавшие под соблазн “облегчения”, стремятся уйти в виртуальный мир, мир торжествующей плоскости, где на экране мелькают подобия, тени людей, которые произносят подобия слов и изображают в своем шутовском мельтешенье подобие жизни. Ничего, что их, тех существ виртуального мира, на самом-то деле не существует, что их призрачный мир — в полном смысле слова мир потусторонний; зато в этом призрачном мире нет бремени бытия, нет трагичной реальности жизни.

Не случайно и роковые недуги, одолевшие человечество на исходе XХ века, есть, в сущности, проявленья единой болезни: отказа от бремени жизни. Вот, к примеру, наркотики. Суть опиатного опьянения в том, что человек, находящийся между реальностью и иллюзорным миром галлюцинаций, — выбирает последний. Он отворачивается от жизни, намеренно отсекает бытийные связи и наслаждается безопорным падением, которое сам наркоман принимает за свободный полет. Человек, возжелавший абсолютно необременительной жизни, расплачивается за это собственным бытием и, в конце концов, растворяется в пустоте.

(К слову скажем, что пьянство — национальная болезнь русских — окрашено совершенно иными тонами. В отличие от наркомана, пьющий человек вовсе не ищет ухода от мира — но жаждет преображенья реальности, ее просветленья, возгонки в иное и лучшее качество. Хмель в первой фазе своего действия как бы повышает степень бытийности человека, приоткрывает нам, захмелевшим, высоты и бездны — но тут я отсылаю читателя к бессмертной поэме В. Ерофеева “Москва—Петушки”.)

Другая беда человечества — СПИД. Но это ведь тоже, по сути, отсутствие воли к бытийности, нежеланье бороться за жизнь и нести ее тяготы — только выражается это на бессознательном, клеточном уровне. Иммунодефицит есть согласие человека погибнуть, его нежелание и неспособность бороться с “чужим” — за свое суверенное бытие.

С чего началось это всеобщее и роковое движение человечества к небытию — где истоки того, что мы теперь называем “американским образом жизни”?

Думаю, этот тип отношения к бытию начал формироваться пятьсот лет назад. Тысячи переселенцев, покинувших земли отцов и переплывших Атлантику в поисках Нового Света — искали, конечно, не света, а золота. Колумбово плаванье 1492 года положило начало всемирному эксперименту, великой селекции — то есть отбору поклонников золотого тельца.