Журнал Наш Современник №8 (2001)

То он умен и благороден,

То он чего-то не поймет.

...Трещит башка от размышлений,

Так что же все-таки народ?

Кто он, младенец или гений?

Гигант или наоборот?

Не простые вопросы... В поисках ответа на них власть и сегодня ломает голову, как, впрочем, и оппозиция, а вместе с ними и политологи, и философы... и, кажется, безуспешно...

Но, добавлю, раздумья поэта — не только

вопросы, но и тревоги: “Стал невыносимо дешев порох,/ А насущный хлеб подорожал”; и упреки: “Теперь легко Историю трясти,/ Тасуя годы, словно карт колоду”; и полемика:

“И Русь не та, и русские не те...”

Не те, конечно.

Ну, а те, чем плохи?

Те, что не те и, видно, в простоте

Перевернули ход самой эпохи.

...Земные потрясли материки,

Материки земные, а не поле.

А какими радостными мыслями был “объят” он в те дни, когда открыл для себя еще одно, может быть, восьмое чудо света — фрески Дионисия в одном из храмов Ферапонтова монастыря, находящегося, можно сказать, в окрестностях Белоозера. Красивым и зрелым плодом этих мыслей стали его лирико-эпические “Сказы о Дионисии”, в которых он раскрыл не только глубину миросозерцания великого живописца древней Руси, но и тайну его красок, волшебство его кисти:

Дионисий.

Синие выси.

Кисть, как факел в его руке...

И он в озеро кисть макал,

А потом он макал в дубравы,

В алых зорь золотой накал...

Поэт и через десять лет продолжал размышлять о чуде Дионисия, и стены храма, расписанного им, представлялись ему уже не просто фресками, а огромным художественным полотном, запечатлевшим одну из самых героических страниц истории русского народа — битву с ордой Мамая на поле Куликовом. Он вспоминал:

И застыл я, смирен и тих,

На вечерней заре в притворе...

“Застыл” и увидел славных русичей за минуту, может быть, до начала битвы:

На кольчужном их серебре

След зари блестел розоватый,

Копья, словно солнца лучи,

Были в их ладонях зажаты,

А у бедер остры мечи

И щиты у плечей покатых.

Лица юны, добры, строги,

И ни злобы в них, ни печали.

Будто их на пути враги

Смертью лютою не встречали.