Журнал «Рассказы». Окна погаснут

Макс отыскал закуток между двумя разрушенными зданиями – там он после войны обустроил импровизированное кладбище. Там земля хорошо шла. И было-то всего три могилы.

На одной стояла деревянная табличка из горелого обломка с надписью «Лим Чэнь». Дата смерти – через месяц после бомбардировки.

Накатило что-то на Макса, нахлынуло – стащил он с головы защитный шлем, сел на каменный обломок возле могилы и затянулся – очень уж курить захотел. Да, Лим тогда совсем раскис, после взрыва. На родину хотел. Макс не такой был – очень быстро принялся строить, чинить, латать, создавать рай на земле вокруг сына, и весь рай-то – просто как прежде, ничего больше. Как прежде, солнце за окном, как прежде, люди во дворе, хоть и на голограмме. Живучесть. Непробиваемая и тупая живучесть Макса, проявившаяся в детстве, заставила его работать и цепляться за осколки старого мира.

– Лучевую болезнь захотел?

Макс обернулся.

– А… ты уж и сюда дополз, падла, – сказал он беззлобно.

– Надень шлем.

– Да. Курить захотел, Лёш. Просто курить.

– Дело привычки. Макс, а ты как, вообще, по ночам хорошо спишь?

– Не жалуюсь.

– С Лимом… зря ты, Макс.

– Ну-ну, сейчас буду перед навозной кучей оправдываться. – Макс надел шлем. – Извини. Просто этот япошка сраный плохо сделал свою часть работы.

– Сделал, как мог. Ничто не вечно, ты знаешь. И, Макс… я тебе все пять лет, что мы с Лимом работали, говорил одно и то же. Китаец он. Ки-та-ец, Макс.

– Да разница какая? Мертвый он, вот в чем суть.

Раковая форма жизни уползла. Макс посидел еще немного на обломке, выдохнул тяжело и больно и на негнущихся ногах подошел к другой могилке. Это мама его. Для Тёмки – бабушка, которая уехала домой. А может, и вправду домой – кто знает. Но Макс, конечно, в загробную жизнь не очень верил. В нее мало верится посреди Пустоши. Еще меньше верится в людей. А в себя… в себя вовсе не верится. Ты-то всегда знаешь, какая ты гниль. Никто не знает, можешь прикидываться заботливым отцом и добропорядочным строителем. Но сам ты всегда знаешь.

И к третьей могиле подошел Макс, и разревелся. Там даже настоящее надгробие вкопано было. И было на нем неумело и неаккуратно высечено «Варя моя».

Варя

Макс шел обратно через пустынный пепельный полигон. От химзащиты он вспотел, но снимать ее на улице больше не планировал. Вообще не стоит поддаваться минутным приступам отчаяния, думал он. Рядом ползло то, что называло себя Лёхой, и со всех сторон к нему тянулись серые жилы, вспахивая землю.

– Макс, – говорило оно. – Ты не думал, что дальше?

– Нет никакого дальше.

– Люди живут. За Чертой до сих пор живут нормально.

– Но нам путь туда закрыт.

– А ты пытался? Знаешь, Макс, по-моему, ты слегка помешался. Ты зачем все это настроил? Горку, двор? Думаешь, твой сын будет счастлив?

– Он болеет.

– И ты уверен, что его не вылечат там? Макс, у тебя два варианта. Всего два. Но ты уперся в создание иллюзии старой жизни посреди пустыни. Ты помнишь последние дни стройки? Мы думали, всему миру каюк. Мы строили это, потому что думали – всему миру каюк. Но это не так. А у тебя… вроде как затык, Макс.

– Он болен, – повторил Макс и дальше шел уже молча.

Внутри склада он осмотрелся, прежде чем поднять люк, зыркнул недобро на серые бугры, представляющиеся маленькой девочкой и бывшим сослуживцем, и сказал:

– Отползайте.

– Макс, да мы… – начал было Лёха, но Макс его перебил:

– А ну отползли все! И купол мой не смейте трогать!

Раковая форма жизни послушно скрылась в развалинах второго бункера, и Макс спустился в свое убежище.

Душ, перекур и быстрее вниз, быстрее к Тёмушке.

А Тёмушка вжался в угол, спрятался за тумбочкой и сидит ни жив ни мертв. И трясется.

– Ты чего здесь? – Макс схватил сына на руки.

Тот глянул на него мутно и спросил:

– Папа, ты настоящий? Ты настоящий папа?

– Да, да, – сказал Макс рассеянно и так, с ребенком на руках, ломанулся в комнаты.

– Там… – прошептал Тёма и заплакал.

Варя сидела на полу в кухне, вращая глазами. Нижней части лица у Вари не было, а была белая пластиковая челюсть на шарнирах, вмятина сбоку и куча шестеренок под кожей. Некоторые шестеренки валялись на полу, гнутые, ломаные, и Варя механически пыталась их собрать и вставить обратно в свое лицо.

– Нарушение целостности, – говорила Варя. – Нарушение целостности. Нару…

Макс поставил трясущегося Тёму на ноги, подошел к роботу, дернул у того что-то в шее. Робот поник и вырубился.

– Ну вот… вот, – невнятно сказал Макс и развел руками. К сыну не подходил. Вообще не знал, что делать. А Тёма все повторял и повторял:

– Ты мой настоящий папа?

Полулегальная стройка вскоре превратилась в настоящий инвестиционный проект, а «строители бункера по вечерам» – в нанятых рабочих. Инвестор давно уже искал случая проверить свою технологию «семейного убежища». Но, как любой фанатик, он искал не исполнителей, а единомышленников. И нашел в лице Гриши.