Журнал «Вокруг Света» №01 за 1980 год

В столовой Томтора также господствовал стандарт: привозная баранина, вездесущий морской хек, сметана и молоко. Пользуясь правами гостя, я три раза в день заказывал блюда из местных натуральных продуктов: оленина, жеребятина, речная или озерная рыба. Не будучи гурманом, все же беру на себя смелость заявить: никогда ничего не ел вкуснее оймяконской жеребятины! Жаркое буквально тает во рту, превосходя по калорийности любое другое мясо.

В этот день мы побывали с Чисханом в домах долгожителей. Тимофея Номеровича Сивцева встретили в переулке — он шел к своему дому с двумя ведрами в руках. По согбенной спине (ведра почти волочились по снегу) и по высохшему лицу было видно, какой это древний старец. По слухам, ему давно перевалило за сотню лет, было что-то около ста десяти, но старик еще сам ухаживал за личным скотом, сам носил воду и ходил в магазин за хлебом. Свою мать Тимофей Номерович плохо помнит, а отца и вовсе не знал: «Отца не было, был только номер». В старину ребенку, чей отец желал оставаться неизвестным, местная власть присваивала номер, человек становился Номеровичем. Жизнь для Сивцева оборачивалась не самой лучшей стороной: с детства пришлось батрачить, стоически выносить холод и голод. Тимофей жил вроде одинокого скрюченного дерева на краю скалы.

Я отметил, что Тимофей Номерович не носит меховой одежды, ходит, как все якуты, во всем покупном: стандартные ватные брюки, ватная телогрейка, простая хлопчатобумажная рубашка.

Но его деревянный дом построен в старинном якутском стиле. По словам долгожителя, дерево, и только дерево сохраняет человеку здоровье. Ничем не прикрашенное, голое дерево глядело отовсюду: стены, затертые до глянца ветошью, балки с разводами узоров и глазками сучков, опорные колонны. Снаружи для тепла стены были покрыты штукатуркой.

Столетняя Анна Михайловна Березкина также проживала в самоладном доме. Но жилище ее было ярко отмечено благами цивилизации: полы комнат покрывал мягкий, цвета сирени и роз, пластик. Сама Анна Михайловна немного прихворнула, хотя до 95 лет никогда и ничем не болела. Но ее дочь (она почти вдвое моложе матери) страдает ревматизмом: ухаживала за скотом на ферме, всегда (кроме зимы, конечно) ходила в резиновых сапогах по холодной, стылой земле — даже самым жарким летом земля Оймякона отдает ярым дыханием января. «Все это от резины», — сказала дочь долгожительницы. А еще, наверное, от линолеума, подумалось мне; говорят, модное покрытие отнюдь не способствует излечению ревматизма. Старшему сыну Березкиной исполнилось 75 лет, выглядел он вполне здоровым.

—  Куда-а-а! — махнула рукой долгожительница. — Современная молодежь не проживет столько. Даже дрова не готовят руками, надеются на машину. Мы-то много работали — ой, много!

Ослепительное, безгранично щедрое солнце ударило по глазам, едва мы, вышли на улицу, — с непривычки я все забывал вовремя набросить на переносицу темные очки. Во дворе Анны Михайловны копошилось многочисленное малолетнее потомство Березкиных — внуки и правнуки. Сама Анна Михайловна не знает им счета: давно перевалило за семьдесят. У самой долгожительницы было одиннадцать детей.

—  Скоро соберутся на свой праздник оленеводы, — сказал Чисхан, — приедет столетний эвен Андрей Данилов из Учюгея. Прекрасный старик! Шутник! В прошлом году говорит совхозному директору: «Какая молодежь изнеженная пошла! Я вот пасу стадо оленей, а мой парнишка Егорка бросил пасти, — бока, говорит, болят». А этому «парнишке» семьдесят лет стукнуло; осенью он женился на молодой, отбыл в Охотск, в свадебное путешествие. Ехал по-старинному, на оленях.

—  Мы зашли к Чисхану домой. Старый писатель жил одиноко: ветер судьбы разнес его детей по разным углам Якутии. Квартира его располагалась в нелепом двухэтажном доме — потому нелепом, что проект здания, очевидно, предназначался для Подмосковья или Поволжья, а приблудил на Полюс холода... Когда морозы доходили до семидесяти, приходилось набрасывать на себя два одеяла, а сверху — пальто. Убранство квартиры составляли кровать, мягкое красное кресло, письменный стол и полка с книгами. Я взял с полки сборник рассказов Чисхана, изданный в Москве, — «Индигирка». Почти вся книга посвящена Оймякону, его людям, его озерам и рекам, его солнцу и блеску вершин... Он очень любит, свой край: не напрасно писатель избрал в качестве псевдонима давнее якутское название Оймякона. Кажется, я понимал Николая Максимовича: он вернулся в родные края в надежде на новый взрыв творческих сил, в надежде на вторую молодость. Одна из старых якутских легенд утверждает: кто доживет до ста лет, у того отрастет новый зуб мудрости, придет вторая молодость, а с ней — познание сокровенных загадок жизни.