Журнал «Вокруг Света» №04 за 1967 год

В этом отношении и мой альбом, можно сказать, документ исторический. Я старался снимать то, что хотелось запомнить. И когда я перебираю теперь свои снимки, мне вспоминается множество историй, часто просто удивительных, связанных с моими товарищами, дорогими для меня людьми. Иных событий я был участником, о других мне рассказывали у костра где-нибудь на ледовом аэродроме или на СП в домике за кружкой вечернего чая, в самолете во время долгих разведочных полетов... Вот некоторые из этих историй.

С Яковом Яковлевичем Дмитриевым и его экипажем я познакомился в ледовой разведке. Задание было — найти льдину, пригодную для временной ледовой базы.

Обычный спокойный полет. Над нами сияло ослепительно белое небо, под нами громоздились торосы облаков.

Даже в таком рядовом рейсе опытному глазу заметна была особая слаженность, четкость и уверенность работы летчиков. Казалось, все происходит само собою. В этом мне виделось высшее проявление летного мастерства, доведенного до артистизма. Мастерства, которое, как я узнал тут же в самолете, не раз выручало экипаж.

Это произошло несколько лет назад в Антарктиде. В девятистах километрах от Мирного была создана тогда новая внутриконтинентальная станция Комсомольская. Четыре самолета ЛИ-2, пилотируемые Москаленко, Дмитриевым, Мальковым, Миньковым, доставили сюда грузы для полярников.

Это был первый полет в глубь континента, «характера» которого тогда почти совсем не знали.

И он показал себя: сесть-то самолеты сели, а вот взлететь не могли.

Температура — минус 68 градусов, из-за большой разреженности воздуха моторы работают не на полную мощность, снег сыпучий, словно сахарный песок, и укатке не поддается, лыжи по нему не скользят.

Выход, однако, придумали: собрали ветошь, тряпки, облили все это маслом и бензином, разложили на снегу и подожгли. Образовалась ледяная площадка. На нее вездеходом начали затаскивать самолеты. Площадка была маленькая, но главное, чтобы самолет тронулся с места, тогда для него и сыпучий снег не помеха. За три дня три самолета улетело. Остался лишь экипаж Дмитриева да сопровождавший тогда тягачи инженер Михаил Семенович Кулешов с радистом и механиком. И вот тут-то понадобились от них вся выдержка, все уменье, накопленные за годы работы в Арктике. Три дня они пытались подняться в воздух, но ничего не могли поделать. Ледяная корка разрушилась, а вновь создать ее уже было невозможно — горючего оставалось в обрез.

Все выбились из сил. Положение сложилось отчаянное. Экипаж получил указание в крайнем случае остаться здесь на зимовку. Уставшие, измученные, обмороженные, летчики решили сделать последнюю попытку взлететь. С большим трудом Кулешов лебедкой затащил самолет на два ледяных бугорка, оставшихся от площадки. С них-то и предстояло поднять тяжелый самолет.

Прогрели и запустили двигатели.

И взлетели... Могло показаться, что Дмитриев поднял машину исключительно силой волн — так «сработали» интуиция пилота, расчет и уверенность.

Но это было лишь начало испытаний: уже в воздухе обнаружили, что гидросистема замерзла и вышла из строя, лыжи убрать нельзя, отопление самолета не работает.

Горючего оставалось только до ближайшей станции — Пионерской. И то при попутном ветре. А как раз над Пионерской в это время разыгралась страшная пурга. Самолет словно в молоко влетел — ничего не видно. Летчики понимали, что помочь нм никто не сможет, уйти от урагана некуда, да и горючее — на исходе.

В полной мере участники этого необычного полета узнали тогда степень выдержки и самообладания своего командира. Никакого волнения, он даже улыбался, словно доволен был тем, что попал в свою стихию.

Шел самолет по радиокомпасу. Когда стали подходить к Пионерской, чуть отвернули вправо, чтобы не врезаться в домики, и пошли на посадку. Садились на ощупь, не видя ничего ни впереди, ни внизу.

Мало было надежды, что кончится все благополучно. В таких условиях, пожалуй, еще никто в истории авиации самолеты не сажал. Но они сумели.

А на этом полярном аэродроме я услышал историю из тех времен, когда советским людям пришлось сражаться не только со стихией.

Рассказал мне ее наш старейший полярник Матвей Ильич Козлов.

Шел 1944 год. Последний год Великой Отечественной войны. На западе в Баренцевом море Советский флот и авиация вели бон с фашистами, на большей же части Арктики шла тыловая жизнь. Там плыли суда Северным морским путем, самолеты летали на ледовую разведку, синоптики наблюдали за погодой... И как всегда в тылу, мысли у всех были о фронте. Впрочем, временами он напоминал о себе сам.

Августовским утром гидросамолет Козлова вылетел в Арктику. Задание привычное: доставить полярникам почту и продовольствие, сменить кое-где зимовщиков и провести ледовую разведку для судов.

Погода в тот день была неустойчивая. Облака прижимали к самой воде, а море — словно кипящий котел: начинался шторм.

И тут за островом Белым радист Николай Богаткий вдруг заметил фашистскую подводную лодку. Сообщили на базу. Вернулись домой.