Да тут и не в правдоподобии дело, хотя все это есть, есть! Одно простое движение шеей, и вот он выглядывает из-за кочки, именно из-за кочки, смотрит осторожный Ворон, не грозит ли ему откуда опасность, вот выходит и, подпрыгнув, взлетает. Взгляд старика устремлен вверх, видно, что мощный спокойный поток воздуха стремится ему навстречу, но он не расставляет рук в стороны, как «самолет» — Гоном, а делает ими чуть заметные движения от груди, как бы разводя этот поток перед собою... Выше, выше. Ворон хрипло и торжествующе кричит — может быть, в этот момент он похищает солнце и звезды, но вот увидел что-то внизу, и взгляд становится сразу земным, хитрым. Резко изменяется наклон крыла. Ворон снижается, планирует, сел и... тут старик перегибается в поясе, заведя руки за спину, сложив их наподобие хвоста, идет вперевалку, клекоча горлом, сразу теряет все свое величие, вновь предстает неуклюжей, смешной в своей хитрости птицей...
Как-то я прихожу к старику, чтобы он сам разрешил мои сомнения. В доме у него на стенах развешаны почетные грамоты, дипломы и посвященный ему плакат «Ветеран народного творчества».
Я задаю свой старый вопрос:
— Нутетегин, зачем ты, да и все вы, когда танцуете, надеваете варежки?
— Вез варежек плохо. Неудобно руке, — говорит Нутетегин. Он недоуменно смотрит на свою руку и вертит ею в воздухе, как бы стараясь представить, как это оп будет танцевать без варежек. — В варежках красиво, — добавляет он, потом, подумав, идет и, порывшись в чемодане, достает и протягивает мне рукавицы.
— Жена делал.
Рукавицы действительно
очень красивые — отороченные светлым мехом нерпы и расшитые разноцветным бисером. Я возвращаю старику рукавицы, он надевает одну из них и сразу как-то приподнимается, хотя продолжает сидеть, и делает этой рукой всего одно привычное, движение, и этого достаточно, чтобы увидеть мне, как встает за его спиной хор и тонкий высокий голос начинает: «Я-а-а... Яа-а йа-а-йа...» Хор подхватывает.