Журнал «Вокруг Света» №07 за 1991 год

— На острове Голомянный все это произошло. Тут неподалеку, километров восемнадцать. Медведя-то вроде там видели утром. Стрелять нельзя, штраф семьсот рублей. Но медведь не просто ходил, он выслеживал! Да потом и напал! И что интересно получается,— повернул авиамеханик,— решив, раз уж собралась пресса, до конца высказаться.— За убийство медведя, значит, семьсот рублей. А родственникам погибшего компенсация — пятьсот! Жизнь человеческая у нас, выходит, дешевле медвежьей.

Эта тема очень взволновала нашу группу, но вдаваться в дебаты я не стал, предоставив такую возможность журналистам иного профиля. Отыскав себе попутчика в лице представителя полярных станций, сопровождавшего артистов, я уговорил его выпросить ненадолго вездеход, и вскоре мы, валясь, как пьяные, со скамеек на ухабах, катили в промороженном кузове этой адски грохочущей машины на остров Голомянный.

Крестником этого острова — по-русски имя его будет «Мористый» — стал помор, азартный охотник и каюр экспедиции Ушакова Сергей Журавлев. Четверо участников этой экспедиции были первыми людьми, побывавшими на Северной Земле. Они поставили дом на островке Домашний, а на Голомянном соорудили небольшой скрадок для охоты на белых медведей.

«Впервые в истории географии,— так отметил особенность этого мероприятия впоследствии академик Евгений Федоров,— часть расходов на экспедицию ее начальник собирался покрыть, и действительно покрыл, не за счет будущих публикаций—такое бывало и раньше,— а за счет медвежьих шкур».

Да, было в Арктике время, когда охота на белых медведей не каралась штрафом. Отправляясь в экспедицию, Ушаков взял обязательство вернуть за полученную им меховую одежду 100 медвежьих шкур. Сняв четверку ушаковцев с острова Домашний, пароход «Русанов» в тот же год открыл в проливе Вилькицкого еще одну полярную станцию на мысу Челюскин. Через год зимовщики докладывали об успехах. Помимо всего прочего, там было добыто 52 белых медведя. Так собирали урожай с осваиваемых земель. И так было всюду. Казалось, животный мир полярных областей неисчерпаем.

Где-то в конце 30-х годов наше правительство запретило стрелять белых медведей с судов. Охота с судов, конечно же, была не менее аморальна, чем, скажем, истребление бизонов в Америке, и с нею надо было кончать. А на полярных станциях тем временем палили по каждому подошедшему к дому зверю. Прибыв работать радистом в середине 50-х годов на полярную станцию «Мыс Желания», я застал медвежьи шкуры на вешалах, и меня, начитавшегося приключенческой литературы и мечтавшего встретиться со страшным зверем один на один, успокоили: «Без шкуры не уедешь. И не надо искать с медведем для этого встречи. Сам придет. Твое дело только увидеть. Стрелки найдутся». Есть, мол, у нас такие. И одним из таких стрелков, не стану называть фамилии, был приехавший на практику молодой географ, ныне преподаватель университета, также ратующий за сохранение природы. Не стану скрывать, подсократил численность белых медведей и я. Но не так-то легко оказалось это сделать. В то время я экологией не интересовался, в школе учили любить нашу Родину да ненавидеть врагов, внутренних и внешних, поэтому вполне понятно, что я ничего не знал о том, что ученые уже забили тревогу. Состоялось международное совещание, где заявили, что зверей на всех просторах Арктики не более 10 — 12 тысяч и что если и дальше так пойдет, белые медведи исчезнут, как бескрылые гагарки, дронты и странствующие голуби.

Я же в бессилии только кусал губы, не понимая, что происходит. Минул год, как я жил на самом северном мысу Новой Земли, где когда-то встречалось медведей видимо-невидимо, а я так ни единого не видел. И был бы я таким полярником, которому и из дома-то выйти не хотелось. Но я их искал — в пургу и мороз носился по окрестным бухтам, рискуя утонуть, пробирался к открывшимся полыньям. Не было медведей! Далеко стороной обходили они мыс и домики станции. Будто сработал у них в мозгу какой-то механизм спасения. Звери начали остерегаться людей. Раза два мне довелось все-таки увидеть, в какой панике они убегали, издали заметив человека. Может, и угомонился бы я вскоре, перестал мечтать о медвежьей шкуре, если бы в один из своих бесцельных походов не взял истосковавшихся у домов собак.

Они отыскали под вечер медведя в дальней бухте. И вместо того чтобы уплыть — море было рядом,— медведь стал уходить от них ко мне. Пятнадцать шагов между нами оставалось, когда я, не зная, пронесет ли его нелегкая мимо, вынужден был нажать на курок. После второго выстрела зверь рухнул на гальку. «Вот, оказывается, и весь героизм в этой охоте», — подумалось. Нет зверя сильнее пули. Принявшись за разделку, я с удивлением убедился, что зверь — медведица с обнаженными сосками. Быстро наступившая ночь не позволила мне закончить дело, а вернувшись сюда через пару дней, я узнал причину столь необычного агрессивного поведения медведицы. У медвежьей туши сидели два довольно крупных уже медвежонка. Она уводила собак от них. Видимо, и меня решила прогнать из бухты. Нескладно как-то все получилось.