Обычно он приглашал кого-нибудь из зрителей надеть на него наручники и кандалы. На одном из спектаклей дородный детина вышел с парой регулируемых наручников. Гарри с готовностью протянул незнакомцу руки. Сидя в шкафу, он пытался открыть их своим ключом. Ничего не выходило! Замок не поддавался. Гарри взмок, а публика тем временем мало-помалу расходилась.
Наконец он появился, мокрый, растрепанный и в наручниках. Зал был практически пуст, если не считать мускулистого незнакомца, который оказался сержантом полиции. Тот задумчиво жевал сигарный окурок. «Лучше не рыпайся, парень,— проскрежетал он.— Это собьет с тебя спесь. Такие наручники вообще не открыть. Ты проиграл!»
Этот случай не прошел незамеченным. В чикагской «Джорнэл» от 13 января 1899 года инцидент был подробно описан. Заголовок гласил: «Нечестная игра. Иллюзионист Гудини заявляет, что сержант Уолдон сыграл с ним злую шутку». В статье говорилось: «Чародей оков», выступающий сейчас в «Карл-стрит Мюзеум», столкнулся с неразрешимой задачей и не смог снять сломанные наручники».
После фиаско Гарри впал в полное отчаяние. Он был убежден, что сцена навсегда закрыта для него, что его карьера погублена, что он — посмешище Чикаго, а может, и всей страны. Он был склонен, как и потом, преувеличивать свою значимость. Он прокрался в театр, чтобы собрать свои вещи, и был обруган директором за опоздание на две минуты.
— Вы полагаете, что я еще работаю здесь?
— Я не увольнял вас, что вы имеете в виду?
— Я... после вчерашнего провала. Я не думал, что вы захотите, чтобы я выступал...
Хедж расхохотался.
— Не думайте об этом, дружище. Такое может случиться с каждым. Переживите это. Мм должны открываться. Мы не можем задерживать выступление. Быть может, в дальнейшем вы сами станете учить этих парней открывать и закрывать их собственные наручники.
Гарри никогда не могло прийти в голову, что кто-нибудь может сломать наручники: сам он испытывал большое уважение к этому предмету, и то, что их можно намеренно испортить, было выше его понимания. Но Гарри никогда не забывал ошибок. Впредь он не позволял застегивать на себе наручники, не убедившись в их исправности.
«Подожди, Бесс,— говорил он,— придет время, и я не буду иметь права терпеть поражение. Я буду настолько известен, что не смогу позволить себе проигрывать». И время это было совсем близко, даже ближе, чем мог предположить Гарри при всей своей пламенной уверенности в себе...
Потаенный потлач
«У всего в мире — своя песня»,— говорят индейцы квакиютл. Это племя группы вакашей живет на северо-восточном побережье Канады. И коль скоро эта пословица квакиютлей, значит, есть своя песня и у потлача, и не одна. Потлач ведь бывает, когда рождается индеец и когда умирает, когда становится полноправным членом племени, когда женится. И еще по самым разным поводам. А также без видимых поводов. Большой потлач или маленький, для всего племени или только для своего рода, потлач подобен вехе, отмечающей любое мало-мальски значительное событие в жизни квакиютла. Так было всегда.
А что это такое — «потлач»? На первый взгляд празднество, на котором его устроитель раздает гостям все — буквально: все! — нажитое имущество.
Марксистско-ленинская этнография так и пишет с предельной простотой и ясностью: потлач есть «проявление так называемой престижной экономики, суть которой состояла в постоянной циркуляции избыточного продукта». Далекие от марксизма канадские официальные лица в начале двадцатого века характеризовали этот обычай несколько иначе: «безрассудно избыточная щедрость». И те и другие видели — с разных сторон — в потлаче разорительный архаический и даже вредный обычай. Сами индейцы придерживались своей индейской точки зрения: «Потлач — это... потлач».
Пламя костра озаряет бронзовые лица старейшин, распевно ведущих размеренное повествование...