Журнал «Вокруг Света» №07 за 1994 год

Это была странная публика. В глаза бросался разительный контраст между волосатыми мужчинами и белокожими изящными и грациозными женщинами. Мужчины — в набедренных повязках и сандалиях с охватывающими голень ремешками; у некоторых на массивные плечи были наброшены шкуры пантеры. Женщины, среди которых я разглядел Эльту, одеты были примерно одинаково: туники, едва прикрывающие наготу, перехваченные в талии поясом, и мягкие сандалии; впрочем, некоторые из них пришли босиком. Другой одежды я не видел. Различие между полами прослеживалось вплоть до грудных младенцев. Девочки выглядели спокойными, изящными и симпатичными. Маленькие представители мужского пола еще более походили на обезьян, чем взрослые.

Мне было велено занять место на каменном кубе, располагавшемся спереди и чуть сбоку от платформы. Среди сидящих воинов я отыскал глазами Гхора, беспокойно ворочавшегося по сторонам, непроизвольно поигрывая мощными бицепсами.

Слушание началось сразу, как я занял свое место. Хосутх просто объявил, что он хотел бы выслушать все доводы за и против и назначил человека, должного представлять мои интересы, чему я весьма удивился, но, по-видимому, это была обычная практика здесь. Моим представителем оказался тот самый вождь более низкого ранга, что командовал во время драки в камере; его звали Гучлак — Разъяренный Тигр. Без особого рвения, прихрамывая, он вышел вперед и одарил меня злобным взглядом; на его теле отчетливо виднелись следы нашей встречи.

Он положил свой меч и кинжал на платформу, сидящие впереди воины сделали то же самое. Гучлак свирепо посмотрел на остальных присутствующих, а Хосутх потребовал высказать причины, по которым Исайя Керн — при этом он умудрился переврать мое имя совершенно чудным образом — не должен быть принят в племя.

Причин оказалось множество. Вскочило полдюжины воинов, начавших вопить что есть силы, в то время как Гучлак, следуя долгу, пытался им отвечать. Я ощущал себя заведомо обреченным. Но игра еще не была доведена до конца, по сути как следует она еще и не началась. Сначала Гучлак играл свою роль почти равнодушно, но оппозиция раззадорила его, и он принялся за дело всерьез. Его глаза засверкали, и, оскалившись, он начал орать и реветь, не уступая лучшим своим оппонентам. Судя по доводам, которые он представил, а вернее — прогромыхал, можно было подумать, что мы с ним всю жизнь — лучшие друзья.