Журнал «Вокруг Света» №10 за 1981 год

Бедствия страшнее пожара, верно, не придумаешь для парусника; деревянный палубный настил по всей длине судна, километры смоленых тросов, тысячи квадратных метров парусины — превосходная пища для огня, и поэтому страшное слово «пожар» в первый момент действовало гипнотически, сковывало волю и сеяло растерянность. И только в следующие минуты возникала мысль, как не дать пожару распространиться, локализовать его.

Вера в людей инструкциями не предусматривается, но сколько раз выручала она из беды... Зная, что тушением пожара в машине руководит стармех, я отказался от первого побуждения объявить пожарную тревогу. Какую реакцию могла вызвать тревога среди людей, впервые попавших в штормовую передрягу, да еще с пожаром, трудно сказать: сам пожар не требовал большого скопления народа в помещении выхлопных труб, где и без того повернуться негде... «На судне должно быть все спокойно»,— решил я и отдернул руку, занесенную над кнопкой аврального звонка громкого боя.

«Нужно ложиться на обратный курс, уйти из пролива и отстояться за островом Анхольт, который мы миновали рано утром»,— решил я и вышел на палубу к рулевым.

Рулевые — двое курсантов-первокурсников и матрос-инструктор — сосредоточенно ворочали огромный штурвал, стараясь удержать судно на курсе. Штурвал был связан системой стальных тросов с пером руля за кормой, в которое били неистовые волны Каттегата. По тому, как рулевые закусывали нижнюю губу, налегая на штурвал, чувствовалось, как тяжело им приходится. Я узнал обоих курсантов — они были из группы Терехова: один — небольшого роста, с круглым детским лицом, которое пылало на ветру; другой — худощавый, в нахлобученной на глаза фуражке; я помнил, как он на собрании все порывался острить. Теперь ему не до шуток: он был суров, как сто моряков кряду. Матрос-инструктор Чубрик, ладно сложенный крепкошеий молодой человек, надежный и опытный, наглядно демонстрировал курсантам, как следует нести вахту на руле в шторм, всем своим видом показывая «делай, как я».

Они были настолько увлечены работой, пытаясь к тому же устоять на скользкой палубе, что даже не сразу расслышали мое приказание «положить руль на борт».

Курсанты очень старались: они буквально висели на спицах штурвала и не могли понять, почему судно, изменив курс градусов на двадцать, дальше не поворачивало. А мне стало не по себе: судно перестало слушаться руля — недоставало мощности двигателей. Оставалось только уповать на то, чтобы ветер не зашел к северу, потому что тогда барк сам собой изменил бы курс относительно ветра и направился к скалистым берегам Швеции...

Я ждал стармеха с докладом в штурманской рубке, облокотясь о край штурманского стола, тяжелого и широкого, как комод, с многими ящиками и отделениями, в которых хранятся карты, пособия и хронометры. Едва стармех появился в дверях, я по виду его понял, что с пожаром покончено.

Стармех вытянул из заднего кармана брюк портсигар и достал «Приму».

— Порядок,— сказал он, выпустив струйку дыма, и с удовлетворением огляделся. Я знал, что Николай Васильевич питал прямо-таки профессиональное почтение ко всяким приборам и с удовольствием вслушивался в их въедливое зудение.

Я смотрел на его закопченное лицо, перепачканную одежду и с досадой думал, что, в свою очередь, ничем не могу его порадовать, потому что с уменьшением числа оборотов двигателей судно перестало слушаться руля и его стало потихоньку сносить на банки Миддельгрунд, находящиеся справа по курсу.

— Никто не пострадал?

— Обошлось,— ответил стармех и обеспокоенно поглядел на меня.— Я понимаю, с такой скоростью нам не выгрести.

Кивнув, я взял измеритель и поманил стармеха к карте.

— Видишь? — я ткнул иглой измерителя в нанесенные на карту банки с двухметровыми глубинами над ними и заглянул стармеху в глаза.— Ты понимаешь, Васильич,— сказал я медленно и сам заметил, как тяжело мне было сейчас отчетливо произносить слова,— нам нужна скорость, очень нужна...

— Если мы прибавим оборотов, другая выхлопная труба вспыхнет обязательно — она у нас сейчас наветренная. Ремонт подветренной трубы меньше чем через час не сделать.

Я тоже понимал стармеха — он мог бы и не говорить о трубах,— это я его вынудил. Нужно искать другой выход. Оставалась одна надежда, призрачная и неверная в условиях почти ураганной обстановки, но достаточная, чтобы таковой оставаться, и заключалась она в использовании парусов.

— Скажу только тебе, Васильич,— я говорил тихо, голос мой звучал слабо и неубедительно,— ветер порывами ураганный, и судно не слушается руля. Барк выбрал себе курс и идет сам собой. Меньше чем через час мы окажемся на банках Миддельгрунд...

Норд-вест в Каттегате разошелся вовсю. Когда я поднялся на мостик, увидел: корпус судна, вздымаясь на гребнях волн, сотрясался от киля до клотиков и сильно запрокидывался на правый борт.

Ветер гулял по мостику и творил что хотел: заливал соленой водой выносные приборы, поминутно забрасывал полы плаща вахтенного помощника ему на голову, рвал одежду с плеч, трепал над мостиком обрывки снастей и шнуров...