Журнал «Вокруг Света» №10 за 1992 год

Тут, наверное, нелишне вспомнить об опыте, который я приобрел в местах весьма от Англии далеких, о распорядке дня у народа, сильно отличающегося от англичан. В том, что я обращаюсь к собственному опыту, в сущности, нет нескромности. Просто свои ощущения помнишь и передаешь куда лучше чужих.

Лет двадцать пять назад попал я в мегрельскую деревню на западе Грузии, недалеко от города Гали.

Семейство Чхвинджия, в доме которых я остановился, было для меня не совсем чужим: я дружил с их дальним родственником Леваном Амиранови-чем, жителем Москвы, имел от него рекомендательное письмо. И попал, само собой, в застолье. Была ясная нежаркая осень, и в тостах справедливо отмечали: «Ты приехал в прекрасное время — свежее вино, свежая кукуруза, свежие цыплятки!» Описывать грузинское застолье и особенно грузинские тосты — дело благодарное, но моя задача не в этом. Замечу только, что из-за обилия ярких описаний у значительной части негрузин создавалось впечатление, что грузины вечно сидят за богатым столом и произносят длинные тосты, а если и не вечно, то уж за каждым обедом — наверняка.

Смею заверить, что обычный грузинский стол более, чем скромен.

Но я бы никогда не узнал, что гостя угощают совсем не так, как едят сами. Даже есть понятие «этим гостей кормят», а «этим гостей не кормят». Однако в рекомендательном письме, которое написал Леван Амиранович, он очень просил, чтобы родня дала мне возможность просто пожить в семье. «Ему,— писал Леван Амиранович, — интересно посмотреть именно будничную жизнь. Это, — подчеркивал он, — необходимо для науки». Последний довод сыграл свою роль: Леван стал в Москве кандидатом гуманитарных наук, время от времени выпускал книги и не забывал прислать их родственникам с трогательной надписью, а потому служил в обширном семействе Чхвинджия предметом законной гордости и эталоном учености.

Так что, хотя Мамука Иванович и Манера Ипполитовна, честно говоря, не очень понимали, что это за наука такая — поселиться в их доме и смотреть, как они живут, они пошли на это нелегкое для них дело. Нелегкое оттого, что сильно противоречило всем их традициям, а также и оттого, что соседи бдительно следили, как Чхвинджия принимают гостя, и все отклонения от нормы могли бы не понять. А до конца жизни терпеть шуточки соседей Мамуке с Манерой вовсе не улыбалось.

— Ко мне гость когда приезжает, разве я его как Мамука Чхвинджия принимаю? Захожу я к ним, у них гость из Москвы, а на столе — одна мамалыга вчерашняя с аджикой. Лобию и ту не подали. Я понимаю, у них нет ничего, но почему ко мне не зашли? Разве я цыпленка бы пожалел?

— Не говори! За вином ко мне бы сбегали. Что же, я думаю, они сами едят, если гостю из Москвы вчерашнюю мамалыгу с аджикой подали?

— А теперь выпьем за то, чтобы мы почаще собирались. Так и наш Мамука хоть иногда сыру попробует.

Итак, семейство Чхвинджия приняло на себя тяжкий крест нетрадиционного приема гостя. Но, оговорили они, первый день не в счет, посидим по-человечески и позовем кое-кого из соседей. Последний тоже не в счет. И уж совсем, Боже меня упаси, помогать хозяевам в каких-нибудь работах по доМу. Еще кто увидит. Пойдут разговоры.

— Смотрю я, а кто это, думаю, у Чхвинджия во дворе дрова пилит? А это, оказывается, гость из Москвы.

— Наверное, железнодорожник. У него, значит, билет бесплатный, что прямоизМосквы приехал Мамуке Чхвинджия дрова пилить.

— Везет же людям! Тут все не переделаешь, а к ним прямо из Москвы приезжают двор подметать.

Все это наводило меня на верные мысли об огромной роли общественного мнения в Гальском районе. И я согласился на все условия. Но всех деталей не обговоришь: слишком все кажется людям обыденным и само собой разумеющимся, чтобы объяснять взрослому человеку. А ведь из деталей и мелочей состоит жизнь.

На второй день я поднялся часов в одиннадцать: больно уж хорошо посидели накануне. И к своему удивлению, обнаружил все семейство дома — я-то предполагал, что селяне начинают рабочий день спозаранку. Особенно есть не хотелось, но от чашки чая не отказался бы, тем более, как я думал, все уже давно позавтракали. Но на террасе был накрыт стол, и за ним собралась все семья.

Позавтракали тем, что осталось с вечера, этого хорошо хватало. Хозяева занялись своими делами, я же, как мы и договаривались, должен был быть предоставлен сам себе. Правда, ко мне все-таки приставили юного Ипполита Чхвинджия, которому по этому поводу дали увольнительную от школы. Ипо совсем неплохо говорил по-русски, но фонетика у него хромала, и он с удовольствием старался ее выправить. Выяснилось, что ходит он в русскую школу в Гали, но у тамошних учителей и даже у директора Ильи Зосимо-вича Куакуашвили фонетика тоже далека от совершенства. Более того, в их классе есть два русских мальчика — Шевчук и Потапенко, но здешние уроженцы — и они предпочитают говорить между собой по-мегрельски, ас учителями на литературном грузинском. Был один учитель, хорошо говоривший по-русски, даже комнату у них снимал, очень умный, и его отправили теперь в Москву учиться на профессора.