Журнал «Вокруг Света» №11 за 1989 год

Храмы Гёреме отличаются только размерами и росписями. Создававшие их мастера во всем подражали архитектуре обычных наземных сооружений. В толще камня они вытесывали колоннады, сферические купола, полукруглые ниши апсид. В одном куполе Христос был изображен с круглым предметом в руке, который я принял сначала за яблоко. По мнению молодых ученых, это символический земной шар, что по-новому характеризует средневековые представления о мире.

Фрагмент фрески «Сошествие во ад» из Темной церкви.

Увы, не везде хорошо держатся фрески. В одних храмах уцелели только лики, в других — лишь ступни ног. Но вот парадокс: в самой просторной подземной церкви, получившей название Пряжки по своеобразному следу на потолке, не утрачено ни одного сюжета. На стенах разворачивается в картинах вся жизнь Девы Марии: Введение во храм, Благовещенье, Бегство в Египет — и так до Положения во гроб.

Где-то в самом конце наших скитаний Ютта остановилась и бесстрастно сказала:

— Kirche mit der Schlange. «Церковь со змеей?..» — соображаю я.

Обеспокоенно продвигаюсь в темноту, подсвечивая под ноги фонариком. Луч падает на стену. На ней большая фреска — Святой Георгий поражает копьем дракона. Я перевел дух. Так вот что имела в виду Ютта под словом «шланге»!

Наконец мы вышли наружу и не смогли открыть глаза. Слепили яркие лучи солнца, отраженные волнистыми скалами. Ветер отшлифовал их до зеркального блеска.

«Какое это чудо — искусство живописца!» — восторженно отозвался о каппадокийских фресках византийский писатель XI века Евмений Макремволит. В его романе «Исмия и Исмин» выведен собирательный образ художника того времени и сказаны такие слова: «Он более великий чудотворец, нежели сама природа, так как в начале вынашивает свой замысел, а уж потом воплощает его в искусстве...» Макремволит по-своему был прав. Но среди причудливых скал Гёреме трудно полностью согласиться с его высказыванием. Природа и искусство в своем извечном соперничестве не уступали друг другу.

В плену случая

Миновали чистенькую бензоколонку компании «Шелл» и сразу оказались на неширокой улочке какого-то городка.

— Невшехир,— сказал Харальд и сбросил скорость.

Впереди маячила груженная дынями телега. Я залюбовался высокими бортами повозки, сплошь разукрашенными яркими фантастическими цветами. Усатый возница оглянулся и щелкнул кнутом. Телега покатила веселее, и тут в образовавшуюся щель вклинился сбоку грузовичок с кирпичами. Лобовое стекло, как я не сразу осознал, закрывали широкие спины — несколько рабочих втиснулись между приборным щитком и плотно сидевшими рядом с шофером пассажирами. Пригибаясь под тяжестью навалившихся парней, водитель с азартом крутил баранку. Из-за угла выскочил навстречу велоприлавок с длинными стеклянными трубами, и продавец газированной воды, лавируя, едва не угодил нам под колеса.

Истошное улюлюканье сирены не возымело действия. Никто и ухом не повел: и машины, и лошади мчались как бог на душу положит. Правила уличного движения не очень-то соблюдаются и в Анкаре, а для турецкой глубинки они и вовсе не писаны.

Невшехир — в переводе с турецкого означает «новый город». Но таковым нынешний административный центр Каппадокии даже с первого взгляда не казался. Дома из песчаника с плоскими крышами, как соты, лепятся к горе, на вершине которой щетинятся зубчатые стены крепости.

Я читал, что древнейшее поселение на этом месте изначально называлось Мушкара — по имени местного хеттского племени мушков. Турецкое название появилось около трехсот лет назад, когда оттоманский везир и полководец Дамат Ибрагим-паша построил на развалинах Мушкары новые укрепления, постоялый двор, мечеть и медресе. Памятник турецкому «основателю» Невшехира стоит в сквере перед резиденцией губернатора — подбоченившийся бородатый старик в высоком тюрбане. Проезжая мимо, нельзя не заметить рядом будку, а в ней автоматчика в белой каске и белых крагах. Он держит под прицелом главную улицу. Сонливость провинциальной столицы обманчива: власти опасаются террористических актов. Подпольные организации типа «серых волков» напоминают о своем существовании.

«Фольксваген» выехал одной стороной на тротуар, и Харальд высадил меня перед единственным в городе многоэтажным зданием гостиницы.

Было уже поздно, когда я заглянул в чайхану. В уголке, за массивной золоченой курительницей, которую сюда затащили исключительно для восточного колорита, сидели Ахмед-бей и Осман. Узнав меня, они потеснились, и тут же передо мной возник чай, который подал десятилетний мальчик в наглаженной белой сорочке и галстуке-бабочке.

Как я понял из разговора, водитель с помощником решили заночевать в Невшехире, чтобы утром взять в Анкару побольше пассажиров. Полупустые дальние рейсы невыгодны, и на стоянках в ожидании клиентов автовладельцы выстраиваются в очередь.

— Большая у вас семья, Ахмед-бей? — спросил я.

— Не очень,— ответил он.— У меня шестеро детей. Трое уже взрослые и живут отдельно. Теперь осталось женить младших сыновей.

— Так в чем же дело?