Журнал «Вокруг Света» №12 за 1971 год

Только пополудни мы вынесли его из палатки и оттащили к трещине в скале — шагов двадцать пять — тридцать.

Андре взял его хронометры, кошелек и другую мелочь. Я сунул в свой внутренний карман его записную книжку.

— Первый покойник в моей жизни, — сказал я. — Я никогда не видел покойников.

— У меня не укладывается в голове, что это он, — отозвался Андре.

— Еще бы, — согласился я. — Вместо молодого элегантного столоначальника — страшно худой человек с косматыми волосами и темной бородой.

Мы обложили тело Нильса Стриндберга камнями, нося их с берега к его могиле в расщелине. Борясь с усталостью, ходили взад и вперед, носили камни, пока не стемнело.

— Плохая могила, — сказал Андре.

— Как могилы зверобоев на Голландском мысу и острове Датском, — ответил я.

Снег, целый день снег.

Мы с Андре начали сооружать фундамент. Я носил с берега воду в кастрюле и поливал снег, чтобы он смерзался в лед. Дело подвигалось медленно.

— Надо бы сложить пирамидку, что-то вроде памятника, на могиле Стриндберга, — сказал Андре.

Конечно. Но сперва надо закончить строительство зимовья, накрыть палатку снежным домом.

— Это не цинизм, — сказал я, — а элементарный факт: со смертью Стриндберга наши запасы возросли на тридцать процентов.

— Это не элементарный факт, — ответил Анд-ре, — а голый цинизм.

— Цинизм? Беспардонная откровенность? В нашем положении, — сказал я, — о цинизме можно говорить только в одном смысле. Ты знаешь, что я подразумеваю?

— Еще бы.

— Что ты сознательно втравил нас в затею, которая заведомо была обречена на провал.

Поужинали поздно: жареная медвежатина, малиновый сок, по два бутерброда с ливерной колбасой, жидкий кофе. В палатке было темно. Небо прояснилось, остро мерцали звезды,. колыхалось северное сияние. Арктическая зима уже настигла нас. Как-то трудно было представить себе теплые солнечные лучи, которые согревали нас несколько недель назад.

— Я был вынужден, — сказал Андре.

— Вынужден?

— У меня не было выбора. Мы должны были стартовать.

— У тебя не было выбора. Мы должны были стартовать.

Два дня подряд сильный мороз, ясное небо. Инструмент лежал в лодке, и мы уже не думали о том, чтобы поточнее определить наше место. Отлеживаясь в палатке, иногда выходили прогуляться, собирали плавник.

Андре начал второй дневник.

Потепление, южный ветер, сильный снегопад.

Мы продолжали строить хижину. Сгребали руками снег, клали его на готовую часть стены и поливали морской водой.

Андре преследовали поносы.

— Мало судорог, — сказал я, — так еще эти окаянные поносы.

Добро бы, пресловутая цинга. Но откуда судороги? Поносы? И эти непонятные нарывы?

Вечером Андре разделся и осмотрел свое тело.

— Три нарывчика, — сказал он. — Один на ступне, другой в паху, третий в правой подмышке.

— И еще два на спине, — добавил я.

Он оделся и пожаловался, что в палатке жарко.

— Не жарко, — сказал я. — У тебя температура. Судороги, понос, нарывы, еще и температура.

К нашему лагерю явился белый медведь, и я выстрелил по нему в темноте. Не попал, но выстрел напугал медведя и заставил его уйти.

Пользуясь небольшим снегопадом, я продолжал трудиться над хижиной. Температура воздуха опять начала падать, снег был сухой, мелкозернистый.

Андре лежал в спальном мешке. Раза два он подзывал меня, чтобы я растер ему мышцы ног, которые сводило судорогой. Он жаловался на жару. В палатке было минус два-три градуса.

— Надо сложить пирамидку над могилой Стриндберга, — сказал он.

— Когда дом будет готов, — ответил я.

— Он умер без мучений.

— Он даже улыбался, — сказал я.

Я продолжал работать, стена росла страшно медленно. Большой дом на льдине мы с Стринд-бергом построили за две недели. Теперь была задумана гораздо меньшая хижина, но стало намного труднее добывать снег и лед.

— Хорошо еще, плавника много, — сказал я Андре, устроив передышку. — Пригодится для крыши.

— Сейчас у меня совсем сил нет, — ответил он. — Но дня через два смогу тебе помогать.

— Это хорошо.

— А что за день сегодня? — спросил он. — Какое число?

— Не знаю точно. Что-нибудь 12, 13 или 15 октября.

Дни заметно укоротились.

— Температура, судороги, понос, — сказал Андре. — Но через несколько дней, когда температура и судороги кончатся, будем строить дом вместе. Крышу сделаем из плавника и снега...

По ночам ясное небо, северное сияние, все более крепкий мороз.

— Бессилие, — сказал Андре как-то утром. — Лежишь и чувствуешь, как тебя оставляет бессилие. Нет, я хотел сказать — силы оставляют.

Он лежал поверх спального мешка, закутанный в одеяла, — два изношенных, обледеневших одеяла.

— Проклятая белизна, — сказал он. — Все время свет, свет без теней.

— Ночи стали длиннее дней, — ответил я. — А сейчас утро.

— Нужно строить дом, — настойчиво произнес он. Потом добавил: — Есть не хочется, только ковшик воды.

Я подал ему алюминиевую банку с водой. Пришлось приподнять его за плечи, чтобы он смог напиться. Я почувствовал сквозь одежду, какая у него тощая, костлявая спина.

— Больно? — спросил я.

— Теперь нет, — сказал он. Потом спросил: — Что ж ты не идешь работать?

— Я еще отдохну немного, — ответил я.