Журнал «Вокруг Света» №12 за 1994 год

— С каких это пор случайность перестала быть фактором эволюции? — с ученым видом начал Гановер.

— А с каких пор случайность признана подобным фактором?

— Ваш спор, мне кажется, чисто терминологический, — примирительно сказал Холл. — Гановер, это спаржа консервированная. Вы это знаете?

Забыв о споре, Гановер отпрянул от стола.

— Мне же нельзя ничего консервированного. Вы уверены, Холл?

— Спросите официанта. Он подтвердит.

— Ничего, дорогой Хаас, — проговорил Драгомилов, — уж в следующий раз вы окажетесь как раз у наружного конца провода.

— Боже, я не в силах этого понять, — воскликнула Груня. — Все вы здесь добрые друзья, ужинаете, пьете вместе и в то же время горячо обсуждаете, как вернее убить друг друга. Отец, ведь это в ваших силах. Отмените приказ о своей смерти, который вы отдали.

— Груня, не надо призывать меня нарушить слово.

— А я не побоюсь нарушить! — прервал его Холл. — Я был инициатором приказа, и я беру его обратно. Возвратите мои пятьдесят тысяч долларов или потратьте их на благотворительные цели.

— Вы забыли, кто вы такой, — напомнил ему Хаас. — Вы только клиент Бюро. Вы не властны разорвать соглашение. Если данное нами слово не будет так же абсолютно, как, скажем, закон земного тяготения, то исчезнут последние устои. Вселенная превратится в хаос от самой своей внутренней фальшивости. А мы отвергаем фальшь. Это мы доказываем своей деятельностью, намертво закрепляя данное слово. Разве я не прав, друзья?

Послышался гул всеобщего одобрения. Драгомилов, привстав, потянулся через стол и крепко пожал руку Хааса.

— Никогда нашу логику не защищали более удачно, — сказал Старкингтон.

— Да это же насилие над логикой! — парировала Груня. — И я вам это докажу...

— С помощью логики, конечно? — быстро вставил Грэй, вызвав взрыв общего смеха, от которого не могла удержаться и Груня.

— Нет, коллеги, если мне удастся выбраться из этой путаницы, — произнес Холл, — я отрекусь от логики. С меня довольно.

— Признание в интеллектуальной усталости, — заявил Луковиль.

— Ну, он, конечно, не то имел в виду, — вставил Харкинс. — Не сможет он не быть логичным. Это свойство отличает человека от низших существ.

— Постойте! — вмешался Гановер. — Вы забываете, что Вселенная стоит на логике. Логика в мельчайших ее творениях. Логика в молекуле, в атоме, в электроне. У меня в кармане книга, я вам из нее почитаю.

— Вот официант, — мягко прервал Холл. — Он, разумеется, подтвердит, что спаржа консервированная.

Гановер перестал рыться в кармане и разразился тирадой по адресу официанта и дирекции «Пуделя».

— А вот это уже нелогично, — улыбнулся Холл.

— Ради Бога — почему? — недовольно спросил Гановер.

— Потому что в это время года свежей спаржи не бывает.

Не успел Гановер прийти в себя после резонного замечания Холла, как к нему обратился Брин.

— Я совершенно согласен с тем, что вы говорили, поэтому готов вам сейчас показать логику неразумной материи во Вселенной.

— Почему неразумной? — спросил Гановер, с отвращением глядя на спаржу. — Вы полагаете, что электрон не имеет разума?

— Я не знаю. Мне никогда не приходилось видеть электрон. Но давайте ради спора предположим, что имеет. Взгляните сюда, — Брин подошел к стене, где висело его пальто, и вытащил плоский продолговатый сверток. Глаза его сияли от восторга: — Гановер! — позвал он. — Мне кажется, вы правы. Взгляните на это! Вот вещий голос, глушитель неприятных споров и противоречивых убеждений, последний арбитр. Когда говорит он, умолкают короли и императоры, мошенники и фальсификаторы, лицемеры и фарисеи, все, кто неверно мыслит, — умолкают навсегда.

— Пусть он заговорит, — усмехнулся Хаас. — Быть может, он заставит Гановера замолчать.

Но смех сразу же стих, так как все увидели, что Брин, как бы взвешивая этот предмет на руке, о чем-то задумался. И поняли: он на что-то решился.

— Отлично, — сказал он. — Он заговорит.

Он извлек из жилетного кармана обыкновенные часы.

— Они с боем, — сообщил он, — на семнадцати камнях, швейцарской работы. Так... Сейчас полночь. Наше перемирие, — он обратился к Драгомилову, — заканчивается в час. Смотрите, я устанавливаю их точно на одну минуту второго. — Он указал на открывшееся, как в фотоаппарате, окошечко. — Видите это отверстие? Оно сделано специально для этих часов. Вставляю часы вот так. Слышите, металлический щелчок. Это устройство срабатывает автоматически. Теперь никакая сила их оттуда не вынет. Даже я не смогу этого сделать. Приказ вступил в силу и не может быть отменен. Все это изобретено мною. Кроме самого голоса. Этот голос принадлежит японцу Накатодака, умершему в прошлом году.

— Записывающий фонограф, — недовольно заметил Гановер.

— Голос Накатодака — это и есть взрыв, — разъяснил Брин. — Если помните, он был убит в своей лаборатории своим собственным голосом.

— Формоз! Да, теперь я припоминаю, — сказал Хаас.

— Но, насколько я помню, секрет погиб вместе с ним, — сказал Старкингтон.