Журналюга

Пашка кое-как добрался до универа (страшно хотелось спать и еще ужасно болела с перепоя голова), сел в поточной аудитории на самую дальнюю, заднюю скамью и вскоре заснул. Под нудный бубнеж Степана Давыдовича спалось очень даже хорошо… Но вот беда — начал храпеть. Сначала на странные звуки никто в аудитории не обратил внимания, затем студенты начали тихонько хихикать, а после этого — уже откровенно смеяться. В общем, лекция оказалась сорванной. Степан Давыдович был в страшной гневе — счел такое поведение студента личным для себя оскорблением. Вызвал куратора курса, чтобы зафиксировать позорное поведение Павла Мальцева, и уже Виталий Иосифович предпринял необходимые меры.

Скандал разразился страшный: куратору сильно влетело от Степана Давыдовича по партийной линии (за неправильное воспитание молодежи и отсутствие должного контроля на лекциях), а тот спустил всех собак на бедного Пашку. Ужасно ругался, кричал, грозился даже исключить из числа студентов университета. Мол, срочно учись пользоваться портянками — через неделю тебя уже заберут в армию…

Паша стоял в деканате, низко опустив голову, и молчал: возразить было нечего. Спасло его только то, что он всегда считался очень хорошим студентом, сессии сдавал вовремя и практически без хвостов, к тому же все преподаватели прекрасно знали: лекции Марченко действительно ужасно скучные и занудные, поэтому уснуть на них совсем немудрено… В конце концов, обошлось выговором по факультету. Но Виталий Иосифович затаил на Пашку жуткую обиду, а потом подленько отомстил: распределил на практике в один из самых непрестижных отделов газеты — рабочей и колхозной молодежи.

Но нет худа без добра: он попал туда вместе с Ингой Шелест, однокурсницей (с которой, как заметил Паша, и разговаривал сейчас в очереди он-сам-прежний). И у него с Ингой случился чуть позже даже небольшой роман, который, впрочем, ничем не кончился: Инга хотела прочных, серьезных отношений, а он к ним еще не был готов. Вольная жизнь и радости свободы были для него гораздо дороже и притягательнее прочных семейных уз. И даже регулярного супружеского секса…

Затем, уже в эпоху Перестройки, Инга уехала с родителями на историческую родину, в Израиль, и ее следы затерялись. Скорее всего, она нашла на чужбине свое семейное счастье — девушка была очень неглупая и еще довольно симпатичная, а такие никогда нигде не пропадают и всегда хорошо в жизни устраиваются.

* * *

Первым желанием Паши было подойти к самому себе и завязать разговор. А что, это даже было бы забавно… Что там у писателей-фантастов говорится по поводу нежелательности и даже прямого запрета на контакт с самим собой в прошлом или будущем? Сработает ли «эффект бабочки»? Тем более что им было о чем поговорить.

Он мог бы, например, предостеречь себя другого от некоторых необдуманных шагов и глупых поступков, которые совершит в скором будущем и которые изрядно испортят ему жизнь. Но затем Паша подумал: а надо ли? У него теперь не только другое тело, но и, по сути, другая жизнь, и он должен прожитье ее так, чтобы, как сказал писатель Николай Островский, «не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…» А он прежний, Пашка Мальцев… Пусть живет так, как хочет. Как было и как будет. У каждого — своя судьба и свой путь: одни просто медленно плывут по течению реки (как лист или же ветка), а другие ставят парус и смело идут к своей цели, преодолевая все жизненные преграды, неприятности и вопреки любой бури.

С самого начала, когда он попал в чужое тело, Паша твердо решил: не буду ничего менять в этой действительности. Он не станет никого ни о чем предупреждать: никаких писем генсеку Брежневу и другим членам Политбюро, где говорилось бы о тех страшных потрясениях, которые вскоре ждут страну, ни слова об ошибках Афганистана или трагедии Чернобыля (хотя по поводу последнего, пожалуй, стоит подумать — сколько людей там ни за что потеряли!).

И, само собой, никаких разоблачающих фактов о преступной деятельности пустозвона Горбачеве, по сути, развалившего великую некогда страну, и никакой дополнительной инфы об алкоголике Ельцине, едва не приведшего Россию к полному позору и краху. Пусть все идет так, как идет. По крайней мере, в ближайшие несколько лет, а там он еще посмотрит и подумает. Может быть, кое о чем все-таки следует предупредить — сообщить кому надо и куда надо. Но так, разумеется, чтобы ни в коем случае не попасть в поле зрения серьезных людей из определенных органов…

Чтобы тебя, родимого, не взяли однажды под белы рученьки и не отвезли в некий тихий, неприметный «санаторий» в ближайшем Подмосковье. Где умные дядьки будут тебя долго и очень тщательно расспрашивать, выяснять, откуда у простого московского школьника такая информация. И проверять, не сотрудник ли ты ЦРУ, МИ-6, Моссада и прочих враждебных вражеских контор… Не шпион ли ты, не агент ли провокатор, засланный к нам казачок, имеющий задание дискредитировать и опорочить самых уважаемых в стране людей, членов Правительства СССР и самого Политбюро…