Жуть-2

Ногти уцелели только на больших пальцах, на остальных были содраны, в розовое мясо забился песок, а на засохшую липкими пятнами кровь приклеились кусочки листьев. Михей тщательно промыл ей руки, помазал и забинтовал пальцы. Один палец на левой был порезан до кости. Но страшнее этого было другое — ногам досталось не меньше.

Михей оставил жену дома, а сам отправился в магазин — там есть телефон. Он вызвал врача, а затем, надвинув капюшон, пошлепал через плотину в соседнюю деревню, где стыла под дождём небольшая церковь. Отца Андрея не оказалось, он проводил службу в городском храме. Пришлось оставить записку. Обещали, что послезавтра заглянет.

Врача ждали до самой ночи, но так и не дождались. То ли застрял, то ли заблудился.

Ночью Катюха снова пошла в лес.

На этот раз Михей её проспал — глядь, а жены нет, уже и место на кровати остыло. Раз так — взял с собой спички, старый фонарик, небольшой топор и верёвку. Сложил всё в брезентовую сумку для противогаза (как у почтальона, только зелёного цвета, от отца досталась), перекинул широкий ремень через плечо и с тяжелым сердцем снова отправился в лес.

* * *

В овраге у камней всё было по-прежнему, только нора вроде бы стала больше. Придерживая дыхание, Михей заглянул внутрь. Тихо. Ни животной возни, ни свирепого рычания, как в прошлый раз. Включил фонарь — тот закашлялся ележивым светом и сдох. Михей примерился к норе — проходит он туда или нет. Положил сумку на камень, взял топор и спички, и полез. Нора углублялась полого, слегка расширяясь. Он то и дело останавливался и прислушивался — но кроме собственного дыхания ничего не различал. Холодная земля сыпалась за шиворот, и по спине уже что-то испуганно ползало. Михей отложил топор и взял спички. Чиркнул раз, другой, запахло едким дымом, огонёк выхватил рваные своды пещеры — глину, камни, корешки, червяков и сороконожек. Впереди почудилось что-то белое. Пламя доело спичку и осторожно цапнуло за палец. Михей прополз дальше и неожиданно почувствовал, как с плеч спадает теснота пещеры, стены отступают и расходятся. Он махнул топором, пытаясь за что-нибудь зацепиться, но не успел и теперь падает, летит куда-то вниз.

* * *

В самом падении нет ничего страшного, но разум колотит предчувствие его неминуемого завершения. Удар о землю причинит боль, сделает инвалидом или убьёт. Оставит прикованной к коляске обузой или пускающим слюни дурачком. И чем дольше падение, тем страшнее будет его финал.

И тем скорее оно убьёт.

Михей падал так долго, что ему начало казаться, будто он уже разбился и умер, но по какой-то необъяснимой причине еще не знает об этом. Если так, он застрял здесь самое недолгое дней на девять. И то, если помянут как следует, иначе на сорок. Топор сделался лёгким, почти невесомым, будто в руке одно лишь топорище, да и то из воздушного пенопласта. Михей отпустил его и снова взял. Где низ, где верх — непонятно.

Наконец темнота стала рассеиваться и уходить, как вода из озера в день сброса плотины, обнажая грязный берег, влипшие в ил камни, полусгнившие ветки и зелёный салат водорослей, скрытых прежде под зеркальной поверхностью, в которой до этого искрилось перевёрнутое совершенство неба.

Темнота оказалась не менее совершенной, из-под нее проступили тёмно-серые стены и железные скобы в слюне коричневой ржавчины. Скобы торчали ступеньками из окружившего его колодезного кольца. Запахло неприветливой сыростью и мокрым бетоном. Михей посмотрел вниз и тотчас понял, куда попал. Вода под ним светилась круглым отражением. Топор в правой руке заменила длинная палка, а левой он держал трос, на котором висел, сидя, как на тарзанке.

Говорят, из колодца можно увидеть звёзды, но над ним оказался лишь щербатый колодезный навес. Михея ни разу не опускали в колодец — для этого он был слишком большим и тяжелым. За сорвавшимся вниз ведром всегда отправляли худого и лёгкого Серёгу, хотел он этого или нет.

Михей короткими рывками опускался к воде. И вот она болтается у самых его ног.

— Стой! — кричит Михей, когда сапоги задевают поверхность.

Он наклоняется к отражению и едва удерживается на тросе: он — Серёга!

* * *

В колодце холодно, изо рта вырывается пар, надо быстрее искать ведро. Он баламутит палкой воду, слышит глухой ответ нержавейки, нащупывает, цепляет грюком за ручку, тянет вверх, выплёскивает воду и вешает пустое ведро на ногу. Из-за глины, налипшей на ручку, ведро едва не соскальзывает вниз по сапогу — он вовремя задирает носок.

От горячего дыхания облако пара густеет, и в нём появляется странная полость. Потоки пара обволакивают её, движением уплотнённых сгустков высекая в ней контррельеф — острый подбородок, изогнутый рот… От неожиданности Михей-Серёга начинает дышать чаще — облако уплотняется и растёт, у рельефа проявляются губы, нос, глаза… закрытые веки… как обратная сторона маски или чьё-то лицо изнутри.

— Тяни! Тяни! — отчаянно кричит Михей-Серёга.

«Не уходи», — выдыхает лицо и открывает пустые глаза.

Он дёргает верёвку, дышит горячо и часто, в облаке появляются лоб, шея и скулы, маска приближается, будто хочет надеться…