Читаем Жужукины дети, или Притча о недостойном соседе полностью

В душу себе Леша не часто заглядывал. Он смотрел на стенку, на тень от часов. К нему приходило одно-единственное существо, Соня.

— Ты что, еврейка? — спрашивал Леша. — Ну ладно, это я так. У вас, у евреев, тоже ведь вера есть. Но мы этого не будем касаться.

Леша лежал на кровати.

— Сонь, ты не видела? Ключик у меня из кармана выпал. Ладно, пригребай в постель. Я сам поищу. Может, под кровать закатился? Маленький...

Оглянулся на тень от часов на стене. Не видно. Встал, зажег свет.

— Я сейчас, Сонь, ты лежи. Я вот только...

Ничего, ничего, успокаивал себя Леша. Часы старинные, в них заводу на века. Пружина не такая, как теперь, и не электронные. А сам шарил под кроватью. Эх, фонариком бы посветить.

— Я ведь, Сонь, за жизнь нигде не был. Есть которые в Испанию или в круизы вокруг Европы.

Прислушался. Тик-так. Тик-так. Часы шли с перебоем. Потом быстро-быстро. Тик-так, тик-так, тик-так.

— Соня, вызови врача. Стрелки быстро крутятся.

Услышал неровный, чуждый стук внутри себя. Что-то звякнуло. Ключ, мелькнуло в голове Леши. Леша взглянул на стенку. Тень от часов сжималась.

На кровати сидела женщина в рубашке, девушка с распущенными черными волосами. Совсем еще молодая. С большими испуганными глазами.

ДОМ

Смеющаяся линия флейты долго висела в воздухе. Трепетала. Потом опустилась на желтые прочные подушечки — цветы пижмы.

Штрихи ударных прорезали кусок неба, наполнили его дыханием.

Место запустения звуков. Сорная трава. Возня птиц. Мелко задробили ударные. И вдруг вспыхнул глаз скрипки. Он разрастался множеством оттенков жизни, и опять заскользила линия флейты. Теперь она уже была не насмешливая, а печальная. Глаз скрипки все больше тяготел к этой осенней земле. Все яснее становился нашим с тобой смертным домом.

Мерные удары смычка отмеряли время и отлетали в безвременную голубизну.

Шепот:

— Ты меня там слышишь?

— Да.

— Ты меня слышишь?

— Да, да, всегда.

Шелест крыльев, возня в кустах воробьев и синиц. Осенью они не улетают, остаются.

И только я подумал: где голос скрипки... Да вот же он.

Стук ударных. И над собой в осенней голубизне неба я увидел штрихи дома так, как его рисуют дети, вечные победители смерти.

Вот и стены и не стены, дверь и не дверь, окно и не окно.

Я хотел молиться, но забыл, как это делается. И только руки сами привычно перекрестили грудь.

Далекий звук флейты, перемежающийся со скрежетом металла, подарил мне прежний и будущий день.

Ударные вдруг взбунтовались.

Но я уже был властелином звуков, гладил цветы пижмы, все ближе и ближе подходя к исповеди.

Шепот:

— Прости, душа. Прости меня там, прости, что потревожил тебя, прости, если сможешь.

Флейта насмешничала: чертила всякие чертовщинки.

Горящий глаз скрипки смотрел на нас.

ДОМ ИЗ ДОЖДЯ

Она жила в доме из дождя. Дом из крупных капель дождя — летнего. Сочные капли впивались в землю, как стрелы. Лицо ее расплывалось, поэтому я не очень хорошо его помню. Я ошивался около дома, около ее дома, я протягивал к ней руки и натыкался на дождь. Казалось, так просто было позвать ее на улицу. Но тут гуляли мои мечты, и, если б я не постеснялся этого слова, они были похожи на эльфов.

Разве мы знаем себя? Мне хотелось бежать и внутрь себя, и вверх, и вниз — во все стороны. Меня тянуло к ней.

Этот магнитный камень лежит здесь уже сотни, тысячи веков назад.

Откуда я пришел и куда я ушел — я не знаю.

Я ее встретил в библиотеке, в читальном зале. Вся эта обстановка: книги, мысли, заключенные в них, которые нависали над нами как тучи. Самое прекрасное, что я не знаю, как ее зовут, и могу воображать ее судьбу, как хочу. Читальный зал рождает во мне ощущение полета, когда я выхожу на улицу, и это чувство надо разделить с кем-нибудь.

— Простите, — сказал я ей, — у меня полетное чувство. Не знаю, как у вас. Я видел вас в читальном зале. Мне, конечно, очень хочется спросить, чем вы занимаетесь, кого любите или не любите.

Она посмотрела на меня внимательно.

— Вы ошиблись, — сказала она.

— Не понимаю, как я могу ошибиться, если вы рядом.

— Хорошо, вы хотите меня увидеть? — спросила она.

— Да, но не в библиотеке.

— Я поняла. Приходите ко мне домой.

— А где ваш дом?

— О, его легко найти. В первый же летний дождь вы найдете его.

Прошло сколько-то времени. Я не знаю счета минутам, часам. Я знаю только, что время прокладывало дороги внутри меня. Я вспоминал поля и леса; все, что было просторно, не суетно и тихо. Потом раздался звук первых капель. Я протянул руку. Капли плющились, искрились. И тогда я сказал: «Пора!»

Я вышел на улицу, дождь усиливался. И тут я почему-то подумал, что я никогда не найду ее дом. Особенно после того случая, когда на меня чуть не наехала машина, а шофер остановил машину, открыл дверцу:

— Ты что, ты совсем? Ведь дождь.

Да, дождь. Я шел под дождем. В это трудно было поверить, но я увидел ее дом, дом из дождя. Из кривых линий дождя. Не дом, а небольшой домик. Труба, крыша, стены, окошко.

Я постучал в окно, крикнул:

— Я тебя нашел. Я тебя все-таки нашел!

Перейти на страницу:

Все книги серии Антология современной прозы

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная проза / Проза / Современная русская и зарубежная проза