Читаем ЖЖ Дмитрия Горчева (2007–2008) полностью

ЖЖ Дмитрия Горчева (2007–2008)

Альбом этот приурочен к моему сорокалетию, которое произошло четыре с лишним года назад, но тогда по причине моего распиздяйства так и появился. За это время много чего произошло и со мной и в окружающем мире, и я даже толком не помню, что там у этого альбома внутри. Так хоть в пятницу посмотрю.

Ну и вы приходите.

21 мая 2008

А вот кто в курсе: педерастия эта с нахуй никому не нужным английским футболом, она когда примерно закончится? А то мне надо бы съездить в москву, а я не очень люблю усиленное милицейское патрулирование.

26 мая 2008

Меня иногда спрашивают, почему я не заведу себе корову. А потому! Потому, пидарасы, что её нужно кормить каждый день, а иначе она сдохнет.

А я её сегодня не смог бы кормить, потому что был на встрече с немецкими писателями. Нахуя я оказался на этой встрече, это я потом расскажу, когда сам пойму нахуя я оказался на этой встрече.

Пришёл на эту встречу, роюсь по карманам, достаю сигареты оптима: «Курят у вас тут, — спрашиваю, — или не курят?»

Никто не знает, шушукаются: курят или не курят, скорее всего не курят, потому что европа, а может вдруг курят? Побежали узнавать, полчаса не было, тут кто-то прибежала: «Курят! — кричит, — курят! Гюнтер Грас курит — значит все тоже курят!» И закурила тут же.

Ну и Гюнтер Грас тоже вышел вслед за ней с трубкой. Положительный такой старик, основательный. Я бы ему доверил переложить свою печку в бане — он бы не подвёл. Даже думаю — может почитать чего-нибудь из него, что ли.

Хотя основательные люди очень редко пишут хорошие книги, точнее никогда не пишут, но мало ли что бывает.

28 мая 2008

На встрече с немецкими писателями соверженно случайно всплыл закон Ломоносова-Лавуазье, то есть, если в одном месте что-то прибудет, то в другом обязательно убудет. Ну вот у немцев объединились две Германии и тут же развалилось государство неподалёку. За иллюстрацией того, как этот закон сказался на человеческих судьбах, не пришлось даже выходить на улицу, хотя там как раз гастарбайтеры ремонтировали набережную Мойки — иллюстрация, то есть я, сидела прямо тут за столом. Ну да, вот я родился в Казахстане, живу уже почти десять лет в России, у меня тут ребёнок и дом в деревне, я никуда не собираюсь отсюда уезжать, но в любую секунду меня может остановить на улице милиция и всё это прекратить.

Немецкие писатели недоверчиво выслушали перевод из наушников и уточнили: «Вы русский и вам не дают российское гражданство?»

Я не клеветник и вообще люблю свою родину, и поэтому сказал чистую правду: «Нет, мне не отказывают в российском гражданстве. Просто процедура очень сложная, всё время меняется и мне пока не удалось пройти её от начала до конца». Немецкие писатели опять недоверчиво на меня посмотрели, но, поскольку перед тем выяснили из прочитанного мной текста, что я последователь Кафки, решили, видимо, что это моя творческая фантазия и разговор пошёл о чём-то другом. И я сам тут же про это забыл.

Однако вечером после ужина, когда я уже встал, чтобы откланяться, Гюнтер Грасс меня вдруг спросил: «Дмитрий, скажите, вот эта проблема с гражданством — может быть я могу как-то помочь? Я ведь знаком с Путиным, мы с ним встречались?»

Мысль об обращении к Путину показалась мне настолько ни с чем не сообразной, что я в ужасе замахал руками: «Да нет-нет, что вы! Всё в порядке, спасибо большое!»

Но русские писатели, с каковыми мы перед ужином посетили несколько лучших рюмочных Коломны, страшно развеселились: «Давай-давай! — говорят, — Надо написать Документ!»

«А, в смысле, шутка» — сообразил я. Сел и сочинил спотыкающимся почерком документ с таким количеством канцеляризмов, что сам в них заблудился, тем более, что грамм пятьсот у меня уже внутри было. Переводчица перевела документ Гюнтеру Грассу, он посмеялся и подписал. «Данке шон, — сказал я, — Это самый лучший автограф, какой можно придумать».

Шутка кончилась, я надел куртку и взял рюкзак. «Дмитрий, — сказал Грасс совершенно серьёзно. — Если какие-то трудности, я правда напишу Путину».

Я посмотрел на него и понял: ОН действительно напишет. За совершенно ему чужого и даже чуждого хуя с горы из чужой страны — напишет.

«Да нет, Гюнтер, — сказал я. — Спасибо вам огромное, но я что-нибудь придумаю».

Но удивительный всё же старик, сейчас таких уже не делают.

29 мая 2008

К предыдущему.

Я, когда сказал, что таких людей сейчас не делают, вообще-то не подразумевал того, что величие Гюнтера Грасса состоит в том, что он готов совершенно бескорыстно помочь выпившему огороднику из Псковской области. Бескорыстное желание помочь встречается и у нынешних людей, и хотя оно и не повсеместно.

Вот Крусанов правильно сказал, что люди вроде Грасса прошли через такие давления, что из них выдавило всю воду и теперь с ними уже ничего нельзя сделать — ни напугать, ни изменить. Их даже убить нельзя до тех пор, пока они сами не решат умереть.

Примерно так.

========

Ну и картинка. Мне было особенно некогда пыхать в потолок, так что, что вышло, то и вышло.