Жженый сахар

Однажды, когда меня не было дома, он зашел ко мне в комнату и раскопал мои тайные списки. Он даже и не скрывал, что рылся без спроса в моих вещах. Он разложил на кровати раскрытые тетрадки и спросил, что это за странный шифр. Реза обращался с тетрадками бережно и почтительно, словно это были вещественные доказательства в каком-то важном расследовании, и я вдруг ощутила странную гордость за свои дневники.

Он указывал пальцем на цифры и буквы и спрашивал прямо, что означает та или иная запись. Я, как умела, увиливала от ответов, но старалась ему не грубить. Мне казалось, что чем больше он спрашивал, тем сильнее укреплялся в уверенности, что мы с ним действительно очень разные: и в мыслях, и в интересах. Не просто разные, а прямо противоположные. Выявляя различия между нами, он как будто упрочивал свое положение в мироздании, словно, разгадывая меня, обретал уверенность в себе. Про себя я такого сказать не могла, хотя временами мне льстило его внимание.

Мне было приятно почувствовать себя интересной, пока однажды я не осознала, что его интерес чисто научный, и каждый подпункт в его мысленном дневнике наблюдений как бы прокалывал во мне крошечное отверстие, и я с каждым днем становилась все более дырчатой, а значит, и более уязвимой.

— Ты же не хочешь, чтобы он ушел, да? — сказала мама, когда я спросила, долго ли Реза пробудет с нами. Она была очень грустной, и я вдруг решила, что сделаю все, чтобы его удержать. И мы все будем счастливы.

Я неоднократно попыталась составить схему наших взаимоотношений, начертить некий мысленный треугольник, но у меня ничего не получалось. Мы обе знали, что со мной Реза делится чем-то таким, чем не делится с мамой. Мне почему-то хотелось, чтобы так продолжалось и дальше, хотя мне это не нравилось.

— Знаешь, а ведь я его люблю, — сказала она однажды, когда мы были вдвоем. — Если я кого-то любила по-настоящему, то только его.

Однажды мы все втроем ездили в Гоа. Втроем на одном мотоцикле. Я сидела сзади. Реза знал дорогу. Собственно, он и вел мотоцикл. Мама сидела между нами. Ремешок сумки врезался мне в плечо. Мне было четырнадцать, и я занимала слишком много пространства. Дорога шла вдоль эвкалиптовых лесов. Деревья как будто срывались с места и уносились в обратную сторону. Потом начались бескрайние поля, зеленые и золотые. Вдали темнели холмы.

Когда мы поднялись на возвышенность, стало заметно прохладнее. Как в Панчгани. Я смотрела по сторонам, искала взглядом хоть что-то знакомое, но деревья росли густо-густо, их корни напоминали большие одеревеневшие луковицы.

Мы ехали без остановок, пока не увидели указатель к гостинице «Дом Кандолим». Пришлось немного пройтись пешком, чтобы найти вход. У хозяйки гостиницы был тихий, приятный голос. Ее пышная задница колыхалась, даже когда она сама стояла спокойно.

Маленький мальчик лежал на кровати, болтая ногами и глядя в окно, забранное фигурной решеткой с цветочным узором. Я наблюдала за ним с крыльца. Он не обращал на нас никакого внимания. Я никогда не понимала, почему люди любят детей.

Рисунок на шторах был точно таким же, как на платье хозяйки. Она долго рылась в огромной сумке, кусала губы и щурилась, бормоча извинения.

Она достала из сумки ключ и отдала его Резе. Потом обняла меня.

— Меня зовут Пеппер, — сказала она. — А это мой сын. Ваша комната здесь. — Она указала на дверь. — Туалет дальше по коридору.

Снаружи донесся какой-то глухой низкий рык.

Я обернулась к окну, но увидела лишь темноту.

В номере горела лишь одна тусклая лампочка над кроватью.

Было влажно и душно. Повсюду соль и песок. В нашем крошечном номере была раковина, прикрепленная прямо к водопроводной трубе. Как в доме у бабушки. Потолок шел под наклоном, повторявшим скат крыши. Из потолка торчал металлический штырь, на котором когда-то крепился вентилятор.

Мы не спали всю ночь, просто лежали втроем на широкой кровати. Мы с Резой по бокам, мама по-прежнему посередине. Утром мы увидели кокосовые пальмы и горы пластиковых бутылок. Какие-то люди медленно взбирались на пальмы, оборачивая их стволы тряпками. Плоды падали, словно бомбы.

Вдалеке, в просветах между пальмовыми стволами, виднелся океан.

На завтрак Пеппер приготовила яичницу с острой гоанской колбасой и жаренный в масле таро. Кости в засоленной рыбе размякли от маринада и сделались мягкими, как хрящи. За окном, забранном фигурной решеткой, маленький мальчик сидел перед крошечным телевизором и смотрел мультики про Тома и Джерри, сжимая в руке пластмассовый пистолет. Мальчик издавал радостный возглас каждый раз, когда Том ловил Джерри, и целился в мышонка из своего игрушечного пистолета, когда тот убегал от кота. После каждого выстрела он подносил пистолет к лицу и сдувал воображаемый дым.

Пеппер носилась туда-сюда между столовой и кухней. Сквозь тонкую ткань ее платья просвечивали темно-коричневые соски. У нее была гладкая, чистая кожа, лишь на одном плече виднелся круглый шрам от прививки. Я набивала рот острой свиной колбасой.