Зигфрид

— Тяжкое, должно быть, бремя — душа, — продолжала она, не дождавшись ответа, — очень тяжкое! Ибо уже сам приближающийся образ ее осеняет меня страхом и скорбью. А мне ведь было всегда так легко, так радостно!

И она вновь залилась слезами и скрыла лицо в складках своей одежды. Тогда священник подошел к ней, лицо его было строгим. Он обратился к ней, заклиная ее всеми святыми отбросить обманчивую оболочку лучезарной кротости, если за ней скрывается недоброе. Она же опустилась на колени, повторяя вслед за ним святые слова, славя Господа и клянясь, что никому на свете не желает зла. Наконец, священник сказал рыцарю:

— Я оставлю вас, юный супруг, с той, с кем я вас сегодня обвенчал. Насколько я могу судить, в ней нет ничего дурного, но много странного. Я препоручаю ее вашей осмотрительности, любви и верности.

С этими словами он вышел, старики последовали за ним, осеняя себя крестным знамением.

Савва все еще стояла на коленях. Она приоткрыла лицо и сказала, робко взглянув на Хегина:

— Ах, теперь ты меня, конечно, покинешь. А ведь я бедное, бедное дитя, не сделала ничего дурного!

Она произнесла это с такой невыразимой грацией и выглядела так трогательно, что ее жених мигом забыл все то страшное и загадочное, что так испугало его, и поспешил к ней с раскрытыми объятиями. Она улыбнулась сквозь слезы — словно утренняя заря заиграла на ручейках.

— Ты не можешь покинуть меня! — доверчиво и вместе с тем твердо шепнула она, и руки ее нежно коснулись щек рыцаря. Это окончательно развеяло зловещие мысли, которые гнездились в глубине его души и нашептывали ему, что он связал свою судьбу с валькирией, птицей, феей или каким-то иным порождением мира духов, и лишь один вопрос сорвался, как бы невзначай, с его губ:

— Савва, милая, скажи только одно: что это ты говорила о духах земли, когда священник постучался в дверь?

— Сказки, детские сказки! — ответила, смеясь, Савва, вновь обретая свою обычную веселость. — Сперва я нагнала на вас страху, а потом вы на меня. Только и всего. Вот и песне конец, да и всему свадебному вечеру.

— Нет, не конец! — воскликнул опьяненный любовью рыцарь, погасил свечи и, осыпая поцелуями свою прекрасную возлюбленную, озаренную ласковым сиянием луны, понес ее в горницу, где было приготовлено брачное ложе.

Звезды мало-помалу рассеивались над спящим Зигфридом и очертания огромной золотой змеи, рассказывающей дивные сказки, то расплывались, то обретали иные причудливые формы.

Свежий утренний свет разбудил новобрачных. Савва стыдливо притаилась под одеялом, а Хегин лежал, погруженный в размышления. Ночью каждый раз, как он засыпал, его одолевали странные и жуткие сновидения — какие-то призраки, ухмыляясь исподтишка, силились напялить на себя обличье прекрасных женщин, женщины внезапно оборачивались драконами. А когда он пробуждался от этих кошмаров, холодный бледный луч луны светил в окно. С ужасом искал он глазами Савву, на груди которой уснул. Она лежала рядом с ним и спала, все такая же чарующе прекрасная. И запечатлев на ее розовых губах неслышный поцелуй, он снова засыпал и снова в ужасе пробуждался. Обдумывая все это теперь, в ясном сознании, он упрекал себя за то, что мог хоть на мгновение усомниться в своей прелестной жене. И не таясь, он повинился перед ней, она же протянула ему свою красивую руку, вздохнула из глубины души, но не промолвила ни слова. Только исполненный бесконечной любви взгляд ее глаз, такого он до сих пор не знал за ней, рассеял его сомнения и сказал ему, что Савва не таит на него зла.

Тогда он с легким сердцем встал и отправился в общую горницу, к другим обитателям хижины. Все трое с озабоченным видом сидели у очага, не решаясь вымолвить слово. Казалось, будто священник молится про себя, чтобы отвратить беду. Но когда они увидели новобрачного таким счастливым и радостным, складки на их челе разгладились, а старый рыбак стал даже подшучивать над рыцарем — разумеется, самым благопристойным и чинным образом, так что старуха расплылась в довольной улыбке. Тем временем и Савва оделась и вошла в горницу. Все хотели было подняться ей навстречу — и замерли в изумлении: такой чужой и вместе с тем такой знакомой показалась им молодая женщина.

Первый подошел к ней священник. В его глазах светилась отеческая нежность, а когда он поднял руку для благословения, красавица новобрачная с благоговейным трепетом опустилась перед ним на колени. В немногих смиренных кротких словах она повинилась за вчерашние глупые речи и взволнованным голосом попросила помолиться за спасение ее души. Потом встала, расцеловала своих приемных родителей и поблагодарила за все добро, которое она видела от них:

— О, только теперь я чувствую всем сердцем, как много, как бесконечно много вы сделали для меня, мои дорогие!