Читаем Зигфрид полностью

— Эй, пошли! Скачите, кони, живей, что есть мочи, припомните, кто вы такие!

Рыцарь высунулся из повозки и увидел, что лошади бредут или вернее почти плывут в бурлящей воде; колеса повозки поблескивали и шумели как мельничные, а возница взобрался на повозку, спасаясь от набегающей волны.

— Что это за дорога? Ведь она прямо ведет в реку! — крикнул Хегин.

— О нет, господин рыцарь, — усмехнулся тот в ответ. — Как раз наоборот. Это река хлынула на дорогу. Оглянитесь-ка, видите, все залито!

И в самом деле, все дно долины колыхалось и бурлило от взбунтовавшихся, растущих на глазах волн.

— Это Кюли, тот злобный водяной, хочет потопить нас! — воскликнул рыцарь. — Нет ли у тебя, дружище, еще какого-нибудь словечка против его колдовства?

— Пожалуй, есть одно, — молвил возница, — но я не могу и не желаю произнести его, пока вы не узнаете, кто я такой!

— Время ли сейчас загадывать загадки? — крикнул рыцарь. — Вода поднимается, и какое мне дело, кто ты такой?

— Кое-какое дело, все же есть — откликнулся возница, — ведь Кюли — это я сам! — И его искаженное злобной ухмылкой лицо заглянуло в повозку; но и повозки уже не было, и лошадей — все растеклось, изошло пеной, рассыпалось шипящими брызгами, и сам возница взвился в воздух гигантским водятым столбом, смыл тщетно барахтавшегося коня и словно башня навис над головами тонущей пары, готовый безвозвратно похоронить их под собой.

И тут сквозь грохот воды раздался мелодичный голос. Луна вышла из-за туч, и, озаренная ее светом на склоне горы показалась Савва. Раскинув белые крылья, она грозила волнам, журила их, и вот уже зловещий водяной столб с ропотом и ворчанием исчез, вода тихо заструилась в лунном сиянии, и Савва, словно белая горлинка, спорхнула с вершины горы, схватила рыцаря и Бертальду и унесла с собой, вверх на зеленую сочную лужайку; там она дала им подкрепиться изысканными яствами, придавшими им мужества и сил, потом помогла подсадить Бертальду на своего белого иноходца, и таким образом все трое добрались до замка.

Зигфрид спал. При свете утренних звезд над вершиной горы Хиндарфьяль тихо вскрикивал одинокий лебедь.

После этого происшествия жизнь в замке потекла мирно и спокойно. Рыцарь все более убеждался в ангельской доброте Саввы, которая таким чудесным образом проявилась, когда Савва вовремя подоспела, чтобы спасти их. Савва тоже пребывала в спокойной уверенности, которая всегда живет в душе, твердо знающей, что она на верном пути. К тому же во вновь пробудившейся любви и уважении супруга ей маячил проблеск надежды и счастья. Бертальда, со своей стороны, всячески изъявляла благодарность и робкое смирение, нисколько не стремясь поставить это себе в заслугу. Всякий раз, когда кто-нибудь из супругов пытался объясниться с ней по поводу замурованного колодца или приключений в лесной долине, она горячо просила пощадить ее, ибо история с колодцем повергала ее в стыд, а воспоминание о долине — в ужас. Поэтому она так ничего и не узнала ни о том, ни о другом; да и к чему ей это было? Итак, мир и радость зримо воцарились в замке. Все твердо были уверены в этом и полагали, что отныне жизнь будет дарить им одни лишь прекрасные цветы и плоды.

В таких обнадеживающих обстоятельствах пришла и миновала зима, и весна глянула в окно радостно настроенным людям своими светло-зелеными побегами и ясным голубым небом. Ей было так же хорошо, как им, им — как ей. Что же удивительного, что весенние аисты и ласточки пробудили в них жажду странствий! Однажды, гуляя, они спустились в долину к истокам Рейна, и Хегин стал рассказывать о красоте этой могучей реки, которая все набухая и ширясь, течет между цветущими землями, как на берегах ее сверкают пышные пленительные города и с каждым шагом растет мощь и величие реки.

— Как чудесно было бы проехать по Рейну! — вырвалось у Бертальды, но она тут же спохватилась и, покраснев, умолкла, вновь обретая свое нынешнее смирение и скромность. Именно это и растрогало Савву, и движимая желанием доставить радость своей подруге, она сказала:

— А кто же мешает нам предпринять это путешествие?

Бертальда была вне себя от радости и обе женщины сразу же принялись живейшими красками рисовать себе приятное путешествие по Рейну. Хегин присоединился к ним, и внезапно с тревогой шепнул Савве на ухо:

— А ведь там снова начинаются владения Кюли.

— Пусть только попробует появиться, — отвечала она со смехом, — ведь я буду рядом, а при мне он не решится причинить зло.

Тем самым последнее препятствие отпало; все начали собираться в дорогу и вскоре отправились в путь бодрые и исполненные радужных надежд.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мифы

Львиный мед. Повесть о Самсоне
Львиный мед. Повесть о Самсоне

Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".

Давид Гроссман

Проза / Историческая проза

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза