Зигги Стардаст и я

Слезы льются градом. Зажмуриваюсь так крепко, что мышцы лица начинают ныть. И загадываю желание. Изо всех сил желаю, чтобы мы были там, среди звезд, которые, смеясь, глядят на нас.

Когда открываю глаза, мы по-прежнему здесь.

Мы втроем.

Я и индейская принцесса: безостановочно льем слезы.

И Уэб: его лицо подергивается, но его глаза – о боже! – его глаза до сих пор сияют, как у прекрасного звездного человека…

И все, что я могу сделать, это…

Все, что я могу сделать, это…

Все, что я могу сделать, – это ухватить его за длинные черные волосы и притянуть к себе так близко, что я становлюсь им.

Наши губы врезаются друг в друга. Как два сшибающихся метеора, которые всю жизнь ждали этого столкновения.

И он пахнет так сладко – мальчишеским потом и пенными ручьями.

Его мягкие длинные волосы, точно нежные перышки, ласкают мои щеки.

И когда я думаю: «Вот как это должно ощущаться», эта мысль тает у него во рту, и он шепчет мне в ответ «да».

Разряды молний бьют в мои нервы, точно безумный электрический шторм. Я отшатываюсь, но остаюсь связанным с ним. Замкнутым на него. Возможно, это единственный раз. Единственный раз, когда я могу снова это почувствовать.

И я хочу, чтобы он длился вечно…

Квохчущий смех обрушивает нас обратно на Землю.

– И чем это вы, мать вашу, занимаетесь, парни? – вопит какая-то девица.

Я паникую и отталкиваю Уэба.

– Слезь с меня, ты, гомик! – вырывается из меня. – Ты… ты, педик! Убирайся от меня! – Я кричу это так громко, что мой крик поднимает новую волну на озере.

Девица, удивленно:

– Джонатан?!

Уэб:

– Джонатан?

Я:

– Просто УХОДИ!

Не могу на него смотреть. Я готов спрыгнуть с утеса, как та индейская принцесса, когда слышу:

– Эй, елки-метелки! Иисусе, как же здесь скользко!

Папа? Он лезет на утес. НЕТ!

– Что вы… – Это уже Хизер. – Вы что, с этим парнем…

– Эта мелкая скво к тебе пристает? – Огненный демон в красной кепке ужом извивается рядом. Ее брат Хэл.

– Что? – говорю я, дыша со свистом. – Нет. Я просто. Он просто…

– Я иду, детка! Кто не спрятался, я не виноват!

Папа. Уже ближе.

Я толкаю Уэба.

– УХОДИ!

Он смотрит на меня, ошеломленный, сломленный. Его взгляд разрывает мне сердце пополам.

– Не будь, – шепчет он. – Не будь таким, как они…

– Просто УЙДИ! Пожалуйста.

Он, пошатываясь, встает, бежит, исчезает среди деревьев.

Резким жестом вытираю глаза, пытаюсь восстановить дыхание, сердцебиение. Деревья валятся с корнем, скалы рассыпаются, звезды умирают, луна падает, падает, падает вместе с индейской принцессой.

– Вот-вот! Беги туда, где тебе место! – кричит вслед Хэл.

– Пожалуйста, не говорите папе, что я был здесь, – говорю им. – Пожалуйста!

Хизер морщит нос. Хэл ухмыляется.

– ПОЖАЛУЙСТА!

– Не могу ничего обещать, – отвечает она.

– Иисусе, да этот водопад – какое-то безумие! – кричит снизу папа. – Как вам удалось взобраться так быстро?

Он уже у вершины.

Бегу. Оскальзываюсь и скатываюсь по другой стороне горы. Путаюсь ногами в песке. Запрыгиваю на Стингреймобиль.

Мир сливается вокруг меня в акварельное пятно отвращения и стыда. «Лайт-Брайт» в небе выдернули из розетки. Тучи застят луну. Да и была ли она? Были ли звезды? Наверное, нет. Наверное, я их вообразил. Как и все остальное.

Бросаю Стингреймобиль на веранде. Бегу на второй этаж. С грохотом захлопываю дверь. Завывая, молюсь Зигги на Кресте. Молочу кулаками стены, даю себе пощечины, хочу избить себя до кровавого месива.

Ненавижу, что я есть.

Ненавижу, что я сделал.

Все то, что произошло на озере.

На том же самом месте. Где когда-то случилось ЭТО.

Когда Скотти подарил мне первый поцелуй.

23

10 июня 1973 года, воскресенье

Ни разу не пошевелился.

Не поел.

Не перестал плакать.

Растаял и растекся лужицей в ничто.

И даже этим быть недостоин.

Держу в руках Зигги на Кресте. Сжимая крепко-крепко. Молясь, чтобы стать кем-то другим. Не выходит.

Надеваю наушники, включаю проигрыватель на максимальную громкость, пытаюсь взорвать мысли ядерным зарядом. Не выходит.

Глаза Зигги в чулане не искрятся.

Мама не улыбается.

Даже собственный голос слышать нестерпимо.

Я болен.

Я сломан.

Не могу дождаться завтрашнего дня.

Я все исправлю. Раз и навсегда.

Другого пути нет.

Крест в моей руке ломается пополам.

24

11 июня 1973 года, понедельник

Все неудобно. Приходится сесть на этот дурацкий восточный ковер, который с тем же успехом мог бы быть занозистой доской. Потому что, если я еще раз услышу скрип кожаного дивана, сам позвоню медсестре Рэтчед[54]. Я и без этого на грани.

В кабинете доктора Эвелин так жарко, что краска сползает со стен. Плачет. Эта комната оплакивает меня. Потому что больше слез не осталось. Футболка так колет кожу, будто вшиты шипы. Я пытаюсь содрать ее с себя, вышвырнуть в окно. Пытаюсь содрать с себя шкуру, влезть в новую. Ничего не помогает. Ничего.

Кроме одного – моих процедур. Это единственная причина, по которой я вышел из комнаты, единственная причина, по которой я здесь. Если и они теперь не помогут, то не поможет ничего.