Зигги Стардаст и я

Слабый шелест одних деревьев постепенно замирает. В тихом крещендо вступают другие. Вылупляются очередные цикады.

На фоне неба поблескивают светлячки. В детстве я их ловил. Бегал по двору вместе с бабушкой, чувствуя, как они трепещут под ладонями, сияя, точно маленькие сердечки инопланетян, и запихивал их в банку с крышкой, в которой насверлил дырочек.

Когда-то я это обожал. Тогда все было намного проще. Интересно, через десять лет я буду так же говорить о сегодняшнем дне?..

Поворачиваю за угол, в отдалении маячит неоновая вывеска. Главная улица, США. Все закрыто на ночь. Даже луна. Прячется где-то за облаками. Прекрасно.

«Блюзовая Нотка» мигает мерцающим желтым флуоресцентным светом. Прям не в бровь, а в глаз. Особенно учитывая, что я вот-вот войду в двери отцовской церкви.

29

Кэрол Кинг мурлычет из джукбокса[59]. «Will You Love Me Tomorrow». Ага, именно так. Это второй в рейтинге любимых альбомов Уэба – могло ли быть иначе. Зигги, спаси и помилуй! И НИКУДА ВЕДЬ НЕ ДЕНЕШЬСЯ.

Отец сидит на угловом барном табурете, сгорбившись, и дымится. С губ свисает сигарета. Он машет Честеру, которого, кажется, больше интересует что-то на ковре, чем папины разглагольствования. Оба переводят взгляд на телевизор, где продолжается «Уотергейт».

Какие-то парни играют в бильярд с Альмой, байкершей, моей подругой, которая, как и папа, практически живет в этом баре. Не вижу отсюда, кто с ней. Лампа, висящая над бильярдным столом, – единственный источник света в задней части бара.

– Привет, Честер, – здороваюсь с хозяином.

– Привет-привет, паренек, – ворчит он. Не потому, что злой, а потому, что ему сто одиннадцать лет. Хотите – верьте, хотите – нет. – Как поживаешь?

– Нормально.

– Что-то ты рановато, – говорит папа из угла.

– Мне было скучно. Ты не торопись.

– Бже… о бже… Чеслер… Как он пхож на маму… понмаешь?

Тот игнорирует.

– Как твои дела, паренек? Папка говорит, что со здоровьем не фонтан.

Честер – гибрид Крестного Отца и Кларенса[60], того самого ангела, который все еще пытается добыть крылья, – всегда одет в идеально отглаженную белую рубашку на пуговицах и черные брюки. Иногда приходится очень пристально вглядываться, чтобы рассмотреть на карте пересеченной местности, составленной из морщин, разбежавшихся по его лицу, хотя бы намек на улыбку, но все равно: Честер – одна сплошная клейкая масса доброты. Если ты ему симпатичен.

– Ага, все в порядке. Сделай мне двойной, – говорю я, хлопая по стойке ладонью.

– Сию минуту. – И начинает смешивать «Ширли Темпл»[61].

Машу рукой Альме, которая уже вешает мишень для дартса: будем играть. Хорошо. Она тоже неразговорчивая.

– Итак, сколько я тебе должен, друг мой? – окликает голос с другого конца стойки. Когда поворачиваюсь посмотреть, кому он принадлежит, сердце растекается по столешнице и оказывается прямо перед парнем, который играл в бильярд.

Первая мысль: Уэб.

Вторая мысль: нет, не Уэб. Опять шутки воображения. Но, боже, этот парень действительно похож на него, так что я не сильно обознался. И все же. Те же длинные черные волосы, та же белая футболка, но определенно старше и плотнее. И смотрит на меня. Улыбаясь.

– Еще сделать? – спрашивает его Честер.

– Спасибо. Два – моя норма. На сегодня закругляюсь, – отвечает двойник Уэба.

– Как скажешь, – говорит Честер.

Я улыбаюсь в ответ. Кажется. Надеюсь, мое лицо изобразило именно улыбку, и кто-то подобрал мою челюсть с пола.

– Клевая футболка, – говорит он.

Пытаюсь сказать «спасибо, «The Dark Side of the Moon» – один из моих любимых альбомов». А вместо этого не говорю ничего. Не могу. Рот заклинило. Боже.

– У меня такая же есть. Потрясный альбом, – добавил незнакомец.

СКАЖИ ЧТО-НИБУДЬ. Не-а. Вместо этого киваю, как бешеный бурундук. Он смеется. Честер возвращается с чеком.

– Еще раз спасибо, – произносит незнакомец, выкладывая на стойку пару баксов.

– На здоровье. Тебе здесь всегда рады, друг.

Парень снова смотрит на меня, кивает, дважды стучит по стойке костяшками и выходит в заднюю дверь.

Мне нужно сесть. Кажется, начались навязчивые видения. Это определенно нехорошо. Вот вообще ни разу.

Честер пускает ко мне по стойке «Ширли Темпл».

– Ты уверен, что у тебя все нормально, парень? Ты будто привидение увидал.

Не успеваю я ответить или спросить, кто это был, как гремит папин голос:

– ПРКЛЯТЫЙ ЖУЛИК! Я ж голсвал за него, Чеслер, думал, што он наш члавек! Покончил с этой клятой вьетнамской войной пару месяцев назад, ты знаешь, и… Чеслер! А ты за него голсвал?

Тот качает головой. Папа сидит оплывшей кучей на месте остаток вечера, пока я молча играю в дартс с Альмой. (Выигрываю со счетом 9:4.) Иногда умение говорить слишком переоценивают.