За 250 лет до этого Спинозу раввины отлучили от религии и за менее неординарные рассуждения о Боге, теперь же Фрейду его книга сошла с рук. В «Тотеме и табу» Фрейд использовал некоторые теоретические рассуждения других ученых и мыслителей — Дарвина, Аткинсона и в особенности Робертсона Смита, объединив их с открытиями и гипотезами психоанализа. У Дарвина Фрейд заимствовал предположение, что первобытные люди изначально жили небольшими ордами, каждая такая орда находилась под властью старшего самца, который управлял ею с помощью грубой и жестокой силы, присваивал себе всех самок и подчинял или убивал всех молодых самцов, включая собственных детей. Аткинсон помог отцу психоанализа предположением, что патриархальная система была сокрушена восстанием сыновей, которые объединились против отца, свергли его и на совместном победном пиршестве съели его тело. Наконец, следуя тотемной теории Робертсона Смита, Фрейд предположил, что структуру первичной орды, в которой властвовал один вожак-Отец, сменила структура тотемистского клана братьев. Чтобы ужиться друг с другом, братья-победители должны были отказаться от тех женщин орды, ради которых, фактически, убили отца, и согласиться ввести экзогамию, то есть «брак на стороне». После свержения власти Отца семьи управлялись матриархально. Но Отец и его воля не исчезли окончательно: Отца заменило некое животное, провозглашенное тотемом-покровителем клана; оно символизировало собой Предка (или предков вообще), служило духом-хранителем клана, и его запрещено было касаться или убивать. Однако раз в году весь клан собирался на совместное пиршество, во время которого «сакральное» тотемное животное разрывали на куски и пожирали. От участия в таком пиршестве никто не мог отказаться, ибо оно было не чем иным, как символическим повторением того самого отцеубийства, с которого начались все новые социальные законы, моральные заповеди и тотемистская религия.
Почти в любой религии человек изначально виноват, так как он греховен и не оправдывает надежд Бога. Фрейда раздражает тот факт, что в синагоге ли, в церкви ли, в мечети ли человек сразу должен встать в позу виноватого. «Грешен, батюшка, грешен». В этом Фрейд видит невроз. Мы ведомы заглушаемым, мучительным и стойким неврозом греха перед Богом и ожиданием заслуженного наказания, подчас за то, чего мы даже выдумать не в состоянии. Но тут человеку помогает уже устоявшаяся, набравшая силу религия, где, по принципу древнейших мистерий, приносят в жертву человека, и не просто человека, а сына того отца, перед которым мы все так ужасно виноваты. Сын искупает первородный грех. Получается, что религия сначала ставит человека в положение виноватого, а потом его же утешает. Но чувство вины остается одним из самых могучих рычагов, воздействующих на душу члена Церкви. Ведь в то же время сын и отец — едины. Религия таким образом позволяет человеку чувствовать себя спокойнее, служа ему бессознательной защитой от внутреннего хаоса страха и вины, ограничивая бессознательные импульсы. А с другой стороны, бьет тем же самым оружием, держа его в подчинении. Замкнутый круг.
А по Фрейду, любой невроз — это замкнутый круг, который надо разрывать. Фрейд считал религию общечеловеческим навязчивым неврозом, иллюзорным исполнением древнейших подспудных желаний, остающихся неудовлетворенными и вытесняемых в сферу бессознательного. Родительская фигура Бога-отца, которого мы наделяем властью миловать нас и нещадно карать, в огромной степени инфантилизирует человечество, то есть делает его не отвечающим за себя, изнывающим от страха наказания. И душа лелеет бессознательное желание отцеубийства, потому что вынести такой гнет нельзя. Эдипов комплекс человечества налицо. Это же происходит с образами вполне конкретных родителей в душе каждого отдельного человека.
Так из невропатолога, психиатра и психопатолога вырастает философ. Фрейд действительно не признавал за жизнью права на тайну, в самом сакральном смысле, дивности и мистичности человеческой души. Он искренне, как и все, что он делал, думал, что структуру личности пронизывает эдипов комплекс, а бессознательное — это скопище воспоминаний о травмах, о вытесненных жутких и не очень желаниях и страстях. Фрейд имеет дело с невротиками и неврастеничками, это понятно, но он просто не замечает психически здоровых людей, которые плевали на эдипов комплекс.