Зигзаги судьбы. Из жизни советского военнопленного и советского зэка

Подводя черту под написанным, я не сказал главного, что в моем положении постарался бы высказаться любой человек, защищающий право на свободу и жизнь. Признавая обвинения первого следствия, я должен был обратить внимание на объективные факты передвижения в плену, прежде чем я попал в лагеря Цитенгорст и Вустрау. По воле случая или судьбы, а не по собственной инициативе и выбору я добрался до этих мест; не по убеждению согласился ознакомиться с программой этого специального заведения, а по сложившимся обстоятельствам. Однако по личной инициативе я присовокупил к малозначащим (как оказалось уже потом в период следствия) фактам массового окружения и плена, а также пребывания в особом лагере Восточного министерства самообвинение в тяжести сделанных шагов.

Я собственными руками накидывал на свою шею новую удавку. Да к тому же и Время ставило теперь на повестку дня необходимость новых репрессий для ранее осужденных — мои душевные излияния в собственноручных показаниях наверняка поспособствовали новому витку «правосудия» в отношении меня.

6.

Написанные тогда показания стали для меня своеобразной «пробой пера». Я обдумывал пережитое и, облекая содержание в литературную форму, записывал на бумагу. Прочитывал, вдумывался в смысл, в звучание и, если находил какие-то погрешности и недостатки, переделывал.

Я участвовал в творческом процессе и получал от него удовольствие. Беспристрастное копание в своем прошлом, объективная оценка поступкам придавали написанному особую значимость и вес.

Трудился я, не замечая времени. Каждый день к стопке написанного прибавлялись новые листы. Не помню, сколько времени я потратил на всю работу, но листов было написано много. Про себя я думал: «Вот теперь я тоже научился писать; никогда не поверил бы, что смогу так легко и быстро найти эту литературную тропинку и так глубоко проникнуть в прошлое».

Приходится только сожалеть, что сегодня я не располагаю возможностью заглянуть в то архивное дело, в котором хранилась рукопись, чтобы наиболее важные страницы были прочитаны людьми. Годы унесли сиюминутную причастность к событиям прошлого, а жаль!

Законченная работа вдохновила меня. Сентиментальная и романтическая натура, увлекшись исследованием прошлого, уделила немало внимания и писательскому процессу. Чем больше исписывал я листов, тем настойчивее убеждался в том, что после окончания срока смогу серьезно заняться литературой, для чего нужно будет сменить строительный факультет, куда я поступил в 41-м году, на журналистский. А теперь, пока я здесь, никто не помешает мне заняться и самообразованием, я буду учиться.

Далекий от реальных условий жизни общества, не задумываясь о «компрометирующих» фактах в своей биографии, я «витал в облаках» и видел себя в недалеком будущем преуспевающим студентом литературного вуза.

Действительность обманула мои ожидания.

Наступило, наконец, время, когда я открыл четвертую главу краткого курса истории ВКП(б) и, разбирая каждое предложение, уяснил для себя суть. После осмысления этих основополагающих страниц, написанных, как свидетельствует историография, Сталиным в 1938 году, я почувствовал, как пелена, скрывавшая от меня законы развития жизни и общества, приоткрыла завесу, и в просветленных глазах возникли новые контуры всего происходящего.

Четыре основных положения анализа марксистско-диалектического метода я перепроверял в уме на различных примерах и явлениях и убеждался в том, что положения эти теперь уже не подлежат сомнению — они незыблемы.

Взаимосвязь, постоянство движения, переход количественных изменений в качественные, борьба противоположностей присутствуют при исследовании любых процессов, происходящих в жизни. Прибавив к этому еще и основные черты философского учения о материальности мира, о первичности материи по отношению к сознанию, о закономерности познания во Времени, я посчитал, что теперь я достиг таких высот, какие доступны лишь немногим.

Я не задумывался, что борьба противоположностей диалектического метода должна, сама по себе, обуславливать наличие других философских течений. Приняв за основу материалистическое понимание мира, я произвольно отмежевывался от всех других толкований, считающих мир непознаваемым. Так мог рассуждать лишь дилетант, только-только прикоснувшийся к истокам знаний.

А разве я был или мог быть иным?

Диалектический материализм, открывшийся мне в своем величии и незыблемости, как бы вдохнул новый приток сил, я почувствовал вдруг крылья и безграничное пространство для полета и, казалось, что мысль моя свободна теперь настолько, что ее не удержат ни тюремные замки, ни вертухаи, ни охрана. Обретя невиданную силу мировоззрения, она способна проникнуть куда угодно, я и в тюрьме теперь был свободным!

20 сентября 1948 года, о котором я вспомнил по случаю дня рождения, было знаменательно не только как юбилейная дата, а как веха жизненного пути, с которой начинался новый отсчет интеллектуального рождения. Мне исполнилось 25 лет. Я стал учиться, много читать, много думать…