"А ходить-то осторожно вы, сволочи, не умеете, хоть и натасканы для драки", — злорадно зачем-то подумал я, хотя во все глаза старался увидеть место установки последней гранаты… Вот она, шагах в тридцати моя елочка… двадцать шагов, только бы получилось. Передний от меня в трех шагах, задний тоже держится на расстоянии. Пятнадцать… Кудрявый приостанавливается и смотрит по сторонам. Ну иди же, иди козел! Молодец! Десять… Пять…Три… Вот она, в траве, моя проволока. Передний прошел, не задев ее и не заметив, я же, затаив дыхание, зацепил ее ногой и одновременно со щелчком бойка прыгнул на переднего бандита, накинув ему на горло наручники. Резко сжав ими горло, упал вместе с ним на землю, откатываясь в ложбинку.
Автоматная очередь с опозданием прошла над нами, но резкий взрыв гранаты оборвал ее. Просвистели осколки, глухо врезаясь в стволы деревьев, на голову посыпались срезанные ветки и кора. Противно запахло взрывчаткой. Удар локтем в бок привел меня в чувство. Кудрявый, держась одной рукой за наручники, стараясь освободить горло, другой бил в бок, пытаясь вывернуться из-под меня. Упершись ему коленом в спину, я резко сдавил горло наручниками. Руки его ослабли, по телу пробежала судорога, и он затих.
Осторожно опустив его на землю, я достал ключи и освободил ободранные наручниками руки, после чего прицепил их к поясу и стал собирать трофеи. Стараясь не смотреть на обезображенное смертью лицо Кудрявого, я снял автомат, боеприпасы, бронежилет, штык-нож и бинокль. После чего, держа наготове автомат, осторожно подошел к Басмачу, чьи ноги торчали из сосенок, куда отбросил его взрыв 600 г "феньки" (Ф-1). Ребристые осколки гранаты, от которых трудно укрыться, тем более вблизи, разнесли ему всю правую сторону лица, руки и ноги были изрешечены и залиты кровью. Так как я был уже тяжело нагруженный бронежилетом и оружием, поэтому пошагал к горе. Ну, что ж, господа вояки, война — так война! Вы сами этого хотели, когда решили убить меня! Только я не баран, который смирно идет на заклание, я дорого ценю свою жизнь, и не один из вас еще отправится на тот свет прежде, чем вы убьете меня.
— Басмач, что за шум у вас? — раздался хриплый голос Шефа из рации Кудрявого, которую я повесил на пояс.
— А это, засранец, означает то, что еще двоих урок нет! — злорадно произнес я в рацию. Немного помолчав, видно осмыслив изменившуюся ситуацию, Шеф произнес:
— Может, попробуем договориться с вами?
— О чем?
— Вы отдаете карту входа, мы — платим за это валютой!
— И во сколько вы оценили эту карту… Шеф? — с издевкой добавил я.
— Я думаю, десятка тысяч долларов на всех вас хватит!
— Мало, мы рассчитываем на весь бункер плюс ваши жалкие душонки! — я выключил рацию, оставляя таким образом последнее слово за собой.
Осторожно ставя ногу на камни, я взбирался на гору все выше и выше, прислушиваясь к каждому шороху. Деревья стали редеть, и вот впереди замаячила вершина, откуда я смогу осмотреться и составить план дальнейших действий. То, что боевики будут теперь настороже — это было ясно, так как потеря в первый же день четырех человек, почти половину всего состава — это серьезный урон, недаром у него нет даже мысли, что я могу быть один. Теперь он будет рвать и метать, чтобы взять реванш.
Поднявшись на гору, я залег за валунами и стал в бинокль осматривать округу. Второй горб горы, находящийся в полукилометре, скрывал от меня ту сторону, да к тому же я боялся, что если Шеф посадил на него наблюдателя, то он мог меня уже засечь. Осматривая округу, я заметил двоих бандитов, которые направлялись из лагеря вдоль болота в сторону избушки. Я прополз между валунами и, только оказавшись у кедров, которые скрывали меня от возможных глаз с соседней горы, бросился за этими двумя. Тяжелый бронежилет давил плечи, три гранаты РГД-5 постукивали по боку, сумка с магазинами висела на груди, пот заливал глаза, но жажда мести толкала меня вперед. Вскоре я услышал треск сломавшейся под ногой ветки и стук скатившегося с осыпи камня. Движения мои стали осторожными, шаг мягкий, почти кошачий; я достал штык-нож, острый, как бритва, и, тихонько придерживая рукой, срезал ветки с молодого кедра, которые укрепил на туловище и голове, превратившись, таким образом, в зеленое «чучело», не выделяясь теперь на фоне тайги. Двигаясь параллельно им, я уже ощущал запах дорогой сигареты и слышал их разговор:
— Шеф передал, что Басмача с Груздем кончили, наткнулись на засаду! — говорил низкорослый, с раскосыми глазами, боевик.
— Сам не наткнись на них! — пыхтя сигаретой, проговорил флегматично второй, краснолицый, с резкими чертами лица и светлыми волосами.
Оба они, как и остальные, были одеты в защитную одежду, с бронежилетами. На голове кепи с длинным козырьком. Отцепив фляжку и сплюнув сигарету, краснолицый отпил содержимое и, поболтав ее возле уха, с сожалением прицепил обратно:
— Слушай, Монгол, у тебя коньяк еще целый?
— Целый, но не дам, а то Шеф мне голову оборвет, а пришить обратно забудет!
— Не остри, а то язык оборву и самого сожрать заставлю!